Большая нефть - Елена Толстая Страница 18

Между тем чувство это реально и, более того, оно обладает способностью преображать человека и мир вокруг него. Безумцы в штате Техас продавали последние штаны, покупая технику. Они сходили с ума на своих скважинах. А потом, когда все уже отказывались отпускать им в долг и при их появлении крутили пальцем у виска, они добирались до нефти и сказочно богатели.

Советский человек, разумеется, не может быть одержим желанием разбогатеть. Но нефть — это нечто большее, чем просто богатство, «черное золото». Некоторые ученые всерьез считают; что она живая. Дорошин читал большую статью — целый «подвал» в газете «Труд» — на эту тему.

— Почему вы считаете, Василий Игнатович, что визит Косыгина будет для нас каким-то роковым поворотным моментом?

— Потому что до самого верха дойдет, что здесь, в Каменногорском управлении, вся работа развалилась… катастрофическое положение дел станет известно в Москве. И известно не по вашим с Буровым докладам, которые — не спорьте! — приукрашивают действительность, нет, Косыгин увидит это своими глазами… И что, после такого вы рассчитываете на…

— Люди работают на износ, — резко перебил Дорошин. — Косыгин это увидит. Он не слепой. Люди живут как во время войны — в землянках! Фактически! И Косыгин увидит и это.

— Да, на износ, — медленно повторил Михеев, — только результата нет. Причина? Плохое руководство. Я ничего не имею против Бурова лично, но…

— Послушайте, Василий Игнатович, — не выдержал Дорошин, — вы поражаете меня в самое сердце!.. Откуда в вас, в молодом человеке, столько чинопочитания? Можно подумать, Косыгин — какой-то недосягаемый господин, хозяин… «Вот приедет барин!» Прежде чем стать Председателем Совета Министров, Алексей Николаевич работал на производстве… был директором фабрики в Ленинграде… Вы биографии членов Политбюро изучали? Поизучайте на досуге, полезное чтение! Уж кто-кто, а Алексей Николаевич не понаслышке знает, как сложно начинать работу с нулевого цикла. И вообще, товарищ Михеев, вы бы почаще выходили из кабинета…

На Михеева эта вдохновенная тирада не произвела ни малейшего впечатления.

— Лично я остаюсь при своем мнении, Макар Степанович, — сказал он, не поднимаясь с места.

Дорошин вскочил, двинулся к выходу. Ему душно стало в кабинете. Невыносимо находиться рядом с Михеевым. И разговор с ним продолжать бессмысленно. Может быть, чуть позже, отдышавшись…

— Да-да, оставайтесь. Оставайтесь при своем мнении, Василий Игнатович. Не смею возражать. И приступайте к сочинению доноса. Вам потребуется много времени, чтобы изложить все ваши соображения. Не забудьте ставить запятые. И писать «жи», «ши» через «и». До свидания, Василий Игнатович. Творческих вам успехов.

Он хлопнул дверью прежде, чем Михеев успел ответить.

— Напрасно вы со мной так, Макар Степанович, — тихо проговорил Михеев, обращаясь к закрывшейся двери. — Совершенно напрасно.

На самом деле визит Косыгина мог обернуться для Бурова скорее благом, нежели неприятностями. Дорошин это понимал, Михеев — в силу своего ужаса перед любым высшим руководством — нет.

Алексей Николаевич был хозяйственником. Как и говорил Дорошин, он хорошо знал, что такое начинать производственный цикл с нуля. А с Сибирью у него, сына питерского токаря, сложились совершенно особенные отношения. Закончив в 1924 году кооперативный техникум, он отправился на работу в Сибирь — в систему потребкооперации, где ездил по селам, закупая продукты у крестьян, а в свободное время писал статьи для местной газеты, агитируя народ экономить на праздновании давно уже отжившего праздника Масленицы и вкладывать деньги в крестьянский заем. Именно в Сибири, спустя три года, Косыгин и стал коммунистом.

Он возвратился в Ленинград, имея за плечами некоторый опыт работы, и сразу же ощутил недостаток своего образования. Для кого-то возраст мог стать препятствием, но только не для сознательного коммуниста. На двадцать седьмом году жизни Косыгин стал рядовым студентом Ленинградского текстильного института. И спустя уже много лет, будучи Председателем Совета Министров, он приезжал в родной Ленинград и встречался с однокурсниками. Забыв о своем высоком положении, о заслугах и регалиях, Косыгин запросто беседовал с ними, сердечно обнимал старых друзей…

В 1935 году он наконец-то получил высшее образование и стал мастером на текстильной фабрике. Потом дорос до начальника цеха. В 1937 году был назначен директором ткацкой фабрики. На будущий год стал заведующим промышленно-транспортным отделом Ленинградского обкома ВКП(б). а в январе 1939-го перебрался в Москву — на должность наркома текстильной промышленности. Еще год спустя Косыгин, оставаясь наркомом, получил ранг заместителя председателя правительства.

Вся жизнь его была связана с производством. В годы войны Косыгин занимался организацией Дороги жизни, связавшей Ленинград с «большой землей». Земляки помнили не только об этом — но и о том, как Алексей Николаевич спас едва живого малыша…

Сбивала с толку его внешность, его манера общаться. Всегда сдержанный, сухой, холодный, он казался бездушным педантом. И поскольку далеко не все, кто общался с Косыгиным, были его однокашниками по институту, то о человечности этого руководителя многие принуждены были лишь догадываться… а кое-кто не мог этого даже и предположить.

Он был не столько политиком, сколько хозяйственником. Сам себя Косыгин называл главным инженером страны.

Советская экономика в начале шестидесятых претерпевала некоторые изменения. И Косыгин — «главный инженер» — отслеживал и пытался регулировать эти изменения. Более того, именно он их и внедрял. В те годы в советском руководстве появилось представление о необходимости сократить роль пожиравшей почти все отечественные ресурсы тяжелой индустрии в пользу производства товаров народного потребления. Косыгин хорошо воспринял эту идею. Сам он всегда был связан именно с легкой и пищевой отраслями. Кроме того, не следовало забывать и о том, что социалистические страны Восточной Европы также активно искали возможности для расширения хозяйственной самостоятельности предприятий. В Югославии и Чехословакии уже были предприняты серьезные реформаторские действия, Венгрия же вплотную подошла к началу преобразований. Естественно, советское руководство не могло пройти мимо опыта своих соседей и склонно было само опробовать многообещающие методы повышения эффективности производства. До «Пражской весны» оставалось еще больше года…

* * *

Алина Станиславовна привыкла к тому, что за ней остается последнее слово. Она никогда всерьез не считала себя «сильной женщиной». Более того, хранила святую убежденность в том, что при других обстоятельствах с удовольствием побыла бы «слабой». В мыслях рисовала почти карикатурный образ — избалованная барышня сидит среди вышитых подушек и кушает мороженое. Почему бы и нет? Но жизнь сложилась так, что ей приходится играть роль главы семьи. С самого того дня, когда Андрей бросил ее…

Она одна вырастила сына. Конечно, родители помогали, но это была именно помощь, раз от раза. Основной груз лег на хрупкие плечи Алины и закалил ее. Это она принимала решения — в какой детский сад устраивать сына, в какую школу его отдавать, в какой институт пристраивать. Если кто-то из друзей Степушки не нравился его маме, то каким-то непостижимым образом эта дружба разрушалась. Впрочем, Алина желала сыну только добра. И обладала непогрешимым чутьем на людей. Уж в этом-то никто не мог бы ей отказать. Все, кто не прошел мамину «цензуру», потом и впрямь проявили себя не с лучшей стороны: сделались хулиганами, погрязли в стяжательстве, один парень даже был осужден за спекуляцию. Алина никогда не говорила: «С этим мальчиком не водись, с этой девочкой не дружи». Она действовала гораздо тоньше: создавала нежелательному приятелю «духоту», как бы невзначай роняла при Степане замечания, которые, в свою очередь, наводили на определенные мысли…