Клуб бездомных мечтателей - Лиз Мюррей Страница 18

По утрам, после того, как я всю ночь не спала с родителями, мне казалось, что я только закрывала глаза, как Лиза начинала меня будить.

В то утро я нехотя встала и, стараясь не создавать лишнего шума, чтобы не разбудить родителей, оделась. Лиза совершенно не обращала внимания на то, что они спали. Она каждые три минуты кричала, что я опоздаю, если не потороплюсь. Холод на улице меня немного бодрил, но в теплой школе № 261 с флуоресцентными лампами я снова засыпала. Я хотела спать, и у меня не было никакого желания учиться.

Каждый день миссис МакАдамс задавала нам домашнее чтение. Однако я уже научилась читать на книге «Хортон» и перешла на книги третьеклассницы Лизы и детективы, которые читал папа. Я чувствовала себя слишком уставшей и поэтому игнорировала объяснения грамматики и правописания. Мои глаза постепенно закрывались, и я начинала сладко дремать.

Я думала о том, проснулась ли мама и смотрит ли она без меня телевизор. Может быть, она пойдет прогуляться? Если бы я была дома, взяла бы она меня с собой?

После разбора грамматики миссис МакАдамс перешла к математическим задачам. Я совершенно не понимала того, что она объясняла. Каждая минута казалась часом. Я сидела и представляла, под каким предлогом я могла бы попросить у школьной медсестры освободить меня от занятий: грипп, боль в животе, лихорадка, чума. Некоторые из этих предлогов были наполовину правдивыми: когда миссис МакАдамс вызывала ученика для ответа, у меня все в животе съеживалось, и казалось, что меня вот-вот стошнит.

После уроков я быстро запихивала тетрадки в портфель и старалась уйти раньше остальных. Меня нервировали одноклассники. Я напрягалась, когда они стояли слишком близко ко мне. Мама помогла мне избавиться от вшей при помощи специального шампуня. Но даже без вшей я сильно отличалась от моих одноклассников. Они это видели, и я об этом знала. Я плохо одевалась, и моя одежда была грязной. Носки я носила целую неделю подряд, а нижнее белье меняла крайне редко. Я понимала, что от меня плохо пахнет.

Но, с другой стороны, как говорил папа, какое мне дело до того, что обо мне думают? «Это их проблемы». Я пыталась убедить себя, что мнение других мне совершенно безразлично. Я по многим параметрам была гораздо более взрослой, чем все они, вместе взятые.

В свои шесть лет я могла материться в присутствии родителей, ложилась спать, когда мне вздумается, знала о сексе и могла смешать дозу кокаина, чтобы запустить ее по вене. Но, с другой стороны, все остальные дети были более собранными и продолжали оставаться детьми в то время, когда я их переросла. Они свободно общались друг с другом, завязывали дружеские отношения и мило поднимали на уроках руку, чтобы ответить на вопрос учителя. Я повзрослела быстрее, чем они, но пропустила многие шаги в моем детском развитии. Я была другой.

Именно ощущение, что я сильно отличаюсь от остальных ребят, было основным камнем преткновения. Поэтому я чувствовала себя среди них неудобно и плохо. В конце уроков я была счастлива, что могу уйти и больше их не видеть.

Я выходила на улицу и после короткой прогулки оказывалась дома. Слава богу, что еще один школьный день был позади и я могла отдохнуть. Я спала до вечера на диване в гостиной, чтобы не пропустить ничего из того, что могло произойти.

* * *

Я долго объясняла маме, почему мне не нравится школа и мои одноклассники. Наконец в декабре мама разрешила мне в течение месяца практически каждый день оставаться дома и не ходить в школу. Папа просыпался днем и был очень раздосадован, когда видел, что я не пошла на занятия.

«Лиззи, ты опять прогуливаешь?» – возмущался он.

Не знаю, почему он так сильно на это реагировал, ведь за месяц мог бы привыкнуть, что я не хожу в школу.

«Завтра обязательно иди», – говорил он, но на следующее утро не будил меня к началу уроков. День за днем он видел, что я не хожу в школу, и только неодобрительно качал головой.

Однажды в четверг, после того, как Лизе не удалось меня разбудить и она ушла одна, в дверь нашей квартиры громко постучали. Родители спали. Я подошла к двери и услышала, что за ней разговаривают два человека – мужчина и женщина. Они снова постучали, на этот раз еще сильнее. Потом я услышала, что голоса за дверью обсуждают плохой запах. Я поняла, что они говорят о нашей квартире.

За последние полгода мама с папой практически не убирались. В одной из комнат было разбито стекло, потому что мама в приступе злости ударила в него, при этом сильно поранив руку. Мы, как могли, заклеили окно клейкой лентой и пластиковыми пакетами, чтобы дождь и снег не попадали внутрь квартиры. Но из разбитого окна дуло, на полу часто появлялись лужи, и во всей квартире было холодно. Помню, что той зимой я и Лиза переболели гриппом. У нас сломался холодильник, и папа клал пакеты молока и сыр на подоконник. Однако плохой запах, которые учуяли неизвестные визитеры, шел из ванной.

Там забился водослив. Тем не менее Лиза продолжала мыться в ванной. Она брала ведро, переворачивала его и мылась, стоя на нем. Вода в ванной не уходила и за несколько месяцев стала черной. Края заросли слизью, и от протухшей воды шел мерзкий болотный запах.

Стук в дверь прекратился, и я увидела, как под нашу входную дверь просунули записку. Потом я услышала удаляющиеся шаги неизвестных посетителей.

Я выглянула из окна моей комнаты на улицу. Чернокожий мужчина с «дипломатом» и загорелая женщина в длинном пальто подходили к припаркованной машине. Мужчина поднял голову, посмотрел на окна нашей квартиры, и мне показалось, что он меня заметил. Я отскочила от окна. Незваные посетители сели в машину и уехали.

Я подошла к входной двери и подняла просунутый под нее лист бумаги. Там было написано, что родителей Элизабет Мюррей просят позвонить господину Домбия по поводу ее отсутствия в школе. Был написан телефон, по которому надо позвонить, и типографским способом отпечатан контур руки взрослого, которая держит маленькую детскую руку.

Я посмотрела, проснулись мама с папой или нет. Потом сложила письмо, разорвала его на мелкие клочки, засунула их в разные углы мусорного ведра и накрыла банановыми корками и пивными банками, чтобы их совсем не было видно.

* * *

Однажды мама пришла домой и сообщила нам, что познакомилась с женщиной по имени Тара.

«Я стояла в очереди за «чеком» и, представьте себе, увидела белую женщину. Там белых не много. Я с ней разговорилась. – Мама сделала паузу и задумалась. – Она мне нравится».

Вскоре мама подружилась с Тарой так крепко, что они начали вместе употреблять наркотики в квартире маминой новой подруги на пересечении 233‑й улицы и Бродвея. Через некоторое время мы с Лизой тоже стали там постоянными гостями.

У Тары начинался тик лица, если она нервничала. Она носила толстые свитера и джинсы-«варенки», отчего казалось, что она собирается на концерт какой-нибудь рок-группы 1980‑х годов. Правда, возраст у нее был не самый юный – ей было уже немного за сорок. У нее была дочка по имени Стефани – дикое семилетнее существо, которое в любой момент могло закатить истерику и над которой мы посмеивались. У Стефани была темная кожа оливкового цвета, темные глаза и черные волосы, судя по всему, унаследованные от отца, с которым Тара уже не общалась. Мама сказала мне, что отец Стефани был известным актером в одном популярном сериале 1970‑х годов. Как утверждала Тара, дочери не досталось ни копейки из денег, которые в свое время зарабатывал ее отец.