Француженки не терпят конкурентов - Лора Флоранд Страница 18

Вернувшись в замерзший Париж, Магали и ее тетушки обнаружили в почтовом ящике приглашение на открытие кондитерской. Филипп Лионне включал их в число гостей в этот знаменательный день.

Приподнятое настроение от рождественских и новогодних увеселений слезло с Магали, будто лохмотья обгоревшей кожи. Она просто застыла на месте, чувствуя, как ею вновь завладевает мрачное уныние. Вот мерзавец! Неужели обязательно было напоминать им об этом проклятом открытии? Она самозабвенно готовила шоколад, но гибель их кафе неотвратимо приближалась.

На протяжении всей следующей недели Женевьева частенько спрашивала ее:

– Милая, с тобой все в порядке? Разве можно так нервничать, когда готовишь chocolat chaud и tartes au chocolat [37]? – И задумчиво добавляла: – Шоколад этого не любит. Может быть, мы чересчур хлопочем? Ты боишься, что от нас сбежит кто-то из наших верных соседей? Но им ведь и в самом деле нет нужды заходить к нам каждый божий день!

– А мне понравилось новое сочетание из абрикосовой начинки с фисташковой крупкой, – словно бы невзначай заметила тетушка Эша.

– Неужели вас совсем не беспокоит наше будущее? – невольно вырвалось у Магали.

Ей не хотелось тревожить их еще больше, обсуждая надвигающееся бедствие, но… как же им удается сохранять такое олимпийское спокойствие?

Женевьева склонила голову.

– Я привыкла беспокоиться о твоей матери. Таков удел старшей сестры. Но оказалось, что у нее все просто прекрасно.

Эша пристально глянула на подругу.

– Ну, почти прекрасно, – уточнила Женевьева. – У нее свой стиль жизни.

– А я боялась уйти из дома, – тихо призналась Эша, вспомнив свою эмиграцию во Францию. – Тогда я была приблизительно в твоем возрасте. Но все получилось прекрасно.

«Бояться надо Лионне!» – мысленно взывала к ним Магали.

Но если от страха нет никакой пользы, то зачем обременять таким страхом жизнь?

Когда обе тетушки скрылись в кухне, Магали прижалась лбом к прохладному стеклу входной двери кафе, скосив гневный взгляд на вывеску с именем «Лионне», горевшую на одном из ближайших домов на другой стороне улицы. Спасла бы она кафе своих тетушек, если бы сумела заставить себя обратиться к нему с просьбой? Нет. А почему? Потому что их горькая участь решилась в тот самый момент, когда он обратил пристальное внимание на этот остров, на эту улочку, в тот самый момент, когда прикупил здесь помещение бывшего оливкового магазина.

Оторвавшись от двери, она подошла к витрине, чтобы поправить замечательную шоколадную елку, которая угрожающе покосилась. Потом она подняла глаза и едва не подпрыгнула до потолка, увидев прямо перед собой синие глаза Филиппа Лионне. Рядом с ним стояла высокая женщина с шелковистыми золотисто-каштановыми волосами, расчесанными на прямой пробор, и явно выдающимся животиком, а он поглаживал ее по спине.

Магали показалось, будто она получила сокрушительный удар в живот. Так Филипп Лионне женат? В прочитанных о нем статьях ей не попалось ни одного упоминания об этом факте его биографии, но, в отличие от американской прессы, французские репортеры не обсуждали его vie privйe [38].

Нет, это же… Минутку. Она оценивающе сравнила их каштановые волосы, одинаковые синие глаза и сходный рост… Нет ли между ними семейного сходства? Почему же она обнаружила его с таким облегчением? Потому что могла бы почувствовать болезненные уколы совести, мечтая поставить на колени отца счастливого семейства?

О да, возможно, и в самом деле поэтому.

– Будет досадно, если ты вытеснишь их из бизнеса, – сказала сестра Филиппа с легкой печалью, когда они отошли от витрины «Волшебной избушки» и направились в сторону Сены. Филиппу отчаянно захотелось вернуться и влететь в то самое кафе, обхватить Магали Шодрон за плечи и стереть выражение ужаса с ее лица, но его остановило присутствие сестры.

Филипп бросил на нее обиженный взгляд.

– Не понимаю, о чем вы все говорите? Неужели мои действия способны разрушить чьи-то жизни?

– Не нарочно, конечно, – с нежностью заметила сестра.

В лицо им ударил пронизывающий зимний ветер, прилетевший с реки и пронесшийся по тихой улочке. Ноэми сегодня работала в его новой кондитерской, внося последние штрихи в отделку интерьера, но когда ребенок стал слишком сильно брыкаться, выражая свое недовольство, они решили немного прогуляться.

– Однако никто не будет ходить к ним, когда поблизости откроется твое шикарное заведение.

Филипп оглянулся на колдовскую витрину, явно сомневаясь в справедливости слов сестры. Иногда ему ужасно хотелось пройти полквартала, чтобы зайти к ним. Просто проскользнуть в чужой мир, словно он чувствовал, что ему необходимо найти вход в него. Даже если для этого ему придется барабанить каблуком в закрытую дверь.

– Ты понимаешь, что можешь украсть всех их клиентов? – продолжала сестра. – Тебе придется признать, что это немного стыдно. Это местечко – как одно из семи чудес Парижа. Таинственное, известное только истинным гурманам заведение.

– А я своих чудес ни от кого не скрываю, – парировал Филипп.

Его сестра странно закашлялась и прикусила губу. Он взглянул на нее с подозрением, но она лишь положила руку на округлившийся живот и, продолжая упорно покусывать нижнюю губу, ничего не добавила.

– И я сказал бы, что мое новое заведение как раз отлично поработает и на них. Моя кондитерская привлечет сюда больше народу, и значит, многие наконец обнаружат это таинственное чудо.

– Верно, – задумчиво согласилась Ноэми. – Твой план может сработать.

– Вот мне и непонятно, почему они не склонны проявлять благодарность.

Он нахмурился, вспомнив, с какой злорадной улыбочкой Магали предложила ему чашку горячего шоколада. Хотелось бы, по крайней мере в дальнейшем, не беспокоиться о том, что она намерена его отравить.

– Ты же понимаешь, что я смогу привлечь сюда людей со всего Парижа, если не со всего мира? Не у каждого хватит терпения отстоять в очереди. И весь мой избыток может перетечь к ним, – щедро прибавил он.

Вообще-то эти ведьмочки не заслужили этого, учитывая то, как Магали обошлась с ним, но вряд ли ему удастся выстроить баррикаду вдоль улицы и разорвать поток прохожих.