Языческий алтарь - Жан-Пьер Милованофф Страница 18

Как раз в тот момент, когда Нарцисс и Телония торопились вон из дома терпимости, не представляя, что они будут делать через час, директор семинарии узнал, что его молодого ученика не видели в городской библиотеке уже несколько недель. Это была только первая новость. Вечером ему доложили, что Жан-Мари пропал.

Отец Телман был человеком откровенным, равно суровым к самому себе и к другим, неплохим богословом, но посредственным спорщиком. Мысль, что его провел ребенок, на которого он возлагал столько надежд, заставила его усомниться, достаточно ли он был строг. Не был ли он ослеплен и соблазнен одаренностью воспитанника, не закрыл ли глаза на его слабости, которые обязан был заметить и искоренять? Не он ли сам – главный виновник случившегося? На следующий день он собрал после мессы в своем кабинете нескольких преподавателей, уже знавших о побеге. Все терялись в предположениях.

– Неделю за неделей он намеренно вводил в заблуждение всех, включая своего исповедника, – подвел итог отец Телман. – Он обманул вашу бдительность. Вот что я нашел в его келье.

По рукам пошел листок, на котором Жан-Мари набрасывал в разных ракурсах лицо Телонии. В конце концов листок лег на колени отцу Габриэлю, преподавателю латыни и греческого, который при виде портретов покраснел до самых век.

– Я решил его отчислить, – сообщил директор, ища в устремленных на него взорах одобрения. – И, разумеется, написал кюре в Коль-де-Варез и господину Жардру, опекуну Жана-Мари. А пока что перед нами стоит проблема. Сейчас десять часов, Жана-Мари не видели со вчерашнего полудня. Что нам делать: ждать его возвращения или без промедления обратиться в полицию?

Мнения, как всегда, разделились. Отец Шенар, старейший среди собравшихся, заговорил об антиклерикальной прессе, которая не преминет раздуть скандал, если пронюхает о бегстве семинариста. Каноник Тард, у которого был кузен комиссар полиции, доказывал, что расследование может остаться негласным. Наконец, всех примирил отец Габриэль: он вызвался сам отправиться на розыски беглеца и попросил отсрочки на двое суток.

Поэтому в тот день и в два последующих сей тишайших из слуг Господних, переодевшись в мирянина, пытался исполнять роль ищейки в городе, который он знал совсем плохо. С горящими от смущения щеками, что было недурным гримом, он заходил в кафе на бульварах, усаживался в уголке, закрывался газетой и, дождавшись официанта – если это была официантка, дело усложнялось, – совал ему или ей под нос портреты Телонии и при этом лепетал слабым голоском, звучавшим с каждым часом все слабее, что-нибудь вроде:

– Она здесь когда-нибудь бывала?

Изучив рисунок, официанты отвечали, что никогда, и огорченный сыщик заказывал двойной кофе. Он пил его маленькими глотками, с наморщенным лбом, вспоминая своего отца, путевого обходчика, который, не желая платить налог на спиртное, покупал его огромными бутылями у самогонщиков. В одиннадцать лет перепуганный Габриэль, притаившись в коридоре, слушал, как его родитель, уже слегший от цирроза, клянет дьявола и его козни, а мать в соседней комнате жжет свечи, оставшиеся от прошлой агонии. Эта сцена и стала отправной точкой для его призвания. В минуты смятения он закрывал глаза и вспоминал ее во всех подробностях.

В конце концов упорство отца Габриэля было вознаграждено. Посетив без всякого успеха целых двадцать семь заведений, он раздобыл в двадцать восьмом имя – Телония – и адрес мадам Гортензии, по которому явился уже ближе к полуночи, пошатываясь, но не утратив решимости. В этот час швейцар уже отваживал незнакомцев, отдавая предпочтение завсегдатаям. Священнику пришлось дожидаться на улице, среди других вожделеющих, разрешения войти, после чего он услышал от самой содержательницы дома, что Телонии нет. Из этого он заключил, что она сбежала с Жаном-Мари, и решил обойти гостиницы, где парочка могла укрыться.