Изменники родины - Лиля Энден Страница 18

— Боюсь, что вы не по адресу попали, — сказала Лена с улыбкой, которая несколько смягчила ее резковатые слова. — Я никуда не отступала и ниоткуда не возвращалась: я все время была здесь.

— Как, вы были в плену?! — воскликнул корреспондент и смерил удивленным взглядом всю фигуру своей собеседницы, точно не мог поверить, что молодая, красивая девушка, в простом, но совершенно целом и чистом платье была «в плену».

— Тогда, тем более расскажите!.. Мне кое-кто уже рассказывал, но нужно как можно больше сведений!.. Здесь творились такие ужасы!..

Лена пожала плечами.

— Мы здесь привыкли к этим ужасам, — сказала она. — Бомбили нас часто, это верно; но самая большая бомбежка или, вернее, артиллерийский обстрел, был в первый день, накануне прихода немцев; тогда полгорода выгорело… Нас тогда сразу приучили, а потом, когда били понемножку, уже не страшно было…

— Но здесь же были немцы!.. Они так издевались над мирным населением!.. Расскажите, пожалуйста, это должно быть известно всему миру!..

Лена немного помолчала.

— Ну, что ж, если хотите, Расскажу и про немцев…

Корреспондент сел на крыльцо пустого полуразрушенного дома и приготовился записывать.

Лена рассказала о том, как немцы ходили по домам, как приходилось им заговаривать зубы в целях сбережения имущества; со всеми подробностями описала сцену разговора с толстым Вилли и длинным Отто, когда ее соседки повторяли «пан, мы боимся!..

Но, хотя рассказывала она очень живо и образно, воодушевление ее собеседника сникло, блестящие глаза потускнели, и авторучка перестала бегать по бумаге: он ждал не таких сведений.

— Вы все в комическом виде представляете, — сказал он свкозь зубы. — Но ведь тут были настоящие зверства: здесь убивали стариков, насиловали женщин, сжигали детей… Вы рассказывайте правду, не бойтесь!

Тут настала очередь Лены смерять взглядом корреспондента с головы до ног.

— «Не бойтесь!» — повторила она. — Знаете что, товарищ корреспондент, я вам не советую говорить эти слова липнинцам: люди, которые здесь все лето прожили, давно разучились бояться — и немцев, и бомбежек, да и вас никто бояться не собирается! А в отношении «правды» — я рассказала то, что было на самом деле, а чего не видела и даже не слышала от других, того я не могу рассказывать!. Я вижу, что мои сведения вам не подходят — вам нужны ужасы и зверства — я их не видела, а придумывать считаю лишним!..

Она пошла дальше, а корреспондент остался сидеть на крыльце, провожая глазами стройную фигуру строптивой жительницы разоренного городка.

Впереди по дороге показался столб дыма. Сперва Лена подумала, что это опять горит какой-нибудь дом, но подойдя ближе, она увидела, что это не пожар: на площали, на развилке Пролетарской и Заводской улиц пылал большой костер — горели белые березовые кресты с немецких могил, а неподалеку от костра несколько красноармейцев саперными лопатками старательно разравнивали могильные холмики.

У Маковых оказалась гостья — Евдокия Николаевна Козловская; она была в платье Анны Григорьевны и с мокрой головой, которую, видимо, только что вымыла.

— Все наши возвращаются! — радостно воскликнула она при виде Лены. — Где же вы пробыли это время? Я вас в Маркове ни разу не видела…

— Я здесь была, — ответила Лена. — С ними вместе! — Она показала глазами на Марусю и Анну Григорьевну.

— Здесь, в плену? Значит, и вам пришлось пережить весь этот ужас? Как вы только живы отсались? Я ведь тоже чуть-чуть не попала в плен, еле успела убежать!..

Евдокия Николаевна, которая с великим трудом и хлопотами отправила из Липни и окрестных деревень три эшелона с детьми и матерями, сама оставалась в городе до последней минуты, и ушла пешком вечером семнадцатого июля, когда уже весь город горел. Школьный дом, где она жила, загорелся одним из первых, она даже не смогла зайти в свою квартиру и что-нибудь взять, и ушла в одном платье и жакетке, подгоняемая немецкими снарядами.

Странствуя по лесам и деревням, без теплой одежды, без пищи и без денег, она наверняка пережила не меньше, а больше ужаса, чем те, кто оставался в Липне, но о своих личных невзгодах она вообще никогда не думала и не говорила.

— Как много народа, оказывается, было в плену! И какое счастье, что наконец вас освободили! — говорила она, восторженно блестя глазами. — Только, как подумаешь, что и Днепровск, и Мглинка, и вся Белоруссия и Украина — все ще занято фашистами — страшно становиться!.. Пока удастся освободить, там все могут погибнуть!..

— Це-елы будут! — протянула Анна Григорьевна и осеклась, поймав быстрый взгляд Маруси.

— Как, уже второй час! — воскликнула вдруг Евдокия Николаевна, взглянув на висевшие на стене ходики (свои ручные часы она променяла в деревне на картошку). — Мне надо бежать: в два часа назначено партсобрание…

— У вас же голова мокрая!

— Что же поделаешь? Нельзя же не пойти!

Она натянула на плечи свою выгоревшую и уже заплатанную жакетку со «Знаком почета», повязала мокрые волосы косынкой, которую ей сунула в руки Маруся, и ушла на собрание.

— Ночевать к нам приходите! — крикнула ей вдогонку Анна Григорьевна.

— Золотой человек! — задумчиво проговорила Маруся, глядя вслед Козловской. — Лучше ее я никого на свете не втречала и, наверное, никогда не встречу!.. Святая!.. если только могут быть святые коммунисты… Но нам с ней приходится держать язык за зубами, а то мама ей тут брякнула про немцев, про тех — помнишь? — наших домашних, что они были хорошие люди… она так и вздрогнула вся, будто обожглась… Правда, промолчала, но ведь она у нас ночевала и ела, и мамино платье на ней было надето, а то, может быть, она и сказала бы что-нибудь…

— Маруся! — крикнула Анна Григорьевна, выглянув в окно. — Сережа идет, газеты тащит, целую кипу…

— Что это за Сережа? — поинтересовалась Лена.

— Содат один, обещал нам газет принести…

— Не солдат, мама, а младший сержант!.. Не понижай его в чине — он очень гордится своим сержантством.

— Хороший мальчик! Добрый такой, внимательный!.. — у Анны Григорьевны все мальчики были хорошими, без различия национальностей.

— Здравствуйте! Вот вам газеты, и новые, и старые, все, какие нашлись, — с этими словами вошел в дом небольшого роста рыжеватый младший сержант с большой кипой газет в руках.

— Вот, спасибо, Сережа; а то мы тут от жизни отстали, ничего не знаем, что на свете делается.

Маруся и Лена принялись разбирать газеты, а младший сержант Сережа на кухне сунул Анне Григорьевне полбуханки хлеба и маленькую баночку консервов.

— Это вам, а то ведь у вас тут ничего не достанешь…

— Сереженька, ну зачем ты? Спасибо, милый! Да ты садись!.. Хочешь картошечки?… теплая…

— Некогда, некогда!.. Мне надо бежать… Я только газеты принес, потому, что непременно обещал…