Анна и черный рыцарь - Финн Страница 18

* * *

В нашей общей жизни мистер Джон, как его называла Анна, играл все более значительную роль, так что визит к нему нашей мамы откладывать было больше нельзя. Вот так и получилось, что в один прекрасный день мы все вместе сидели после обеда у него в гостиной и пили чай: Анна — на диване между мной и мамой, а Джон — напротив нас в своем любимом кресле. Странное это было собрание — три человека, которые не только не боялись говорить то, что думают, но и действительно могли в любой момент это сказать. Разумеется, был еще я, но, поскольку кто-либо из присутствующих меня то и дело чему-нибудь учил, в расчет меня можно было не принимать. В этой ситуации я был в положении зрителя, пришедшего посмотреть хорошую пьесу. Хотя я совершенно твердо знал, что сегодняшняя встреча не кончится ни дракой, ни ссорой, кто-то из них все равно должен был рано или поздно допустить тактическую ошибку. Ма всегда полагала, что большинство людей продолжают болтать, когда сказать им на самом деле уже нечего. Она не нашла ничего лучшего, как спросить Джона, были ли на самом деле необходимы эти дополнительные занятия.

— Ну, вы же не хотите, чтобы она росла, как дикарь в джунглях, правда?

Анна кивнула головой и сжала мою руку.

— Я в этом, надо сказать, совсем не уверена, — заявила мама. — Совсем не уверена.

— Да ладно вам. Почему вы так говорите?

— Ну, у меня, например, нет вашего образования, но мне кажется, что так называемые дикари живут вовсе не так уж плохо.

— В чем это?

— Они, по крайней мере, как-то умудряются жить со своими дьяволами и демонами и при этом наслаждаться жизнью, а мы со всеми нашими благами цивилизации что-то уж очень часто терпим поражение.

Что можно было бы на это ответить, я не знаю. Не знал этого и Джон. Его следующий залп тоже прошел мимо цели.

— Но каждый день она становится старше, и каждый потерянный день уже не удастся вернуть.

С его стороны это была очень грубая ошибка. Никто в комнате, кроме него, в это не верил. Своими словами он ставил образование незаслуженно высоко.

— Потерянные дни, а то как же, — сказала мама. — Думаю, в этом мире нет ничего действительно ценного, что не могло бы подождать.

Мамина спокойная и медленная манера речи совершенно обескуражила Джона. Ее никогда не было на той клеточке доски, где ожидаешь ее увидеть.

Следующие тридцать минут Джон и мама потратили на то, чтобы разработать план дальнейшего обучения Анны.

— Итак, — произнес Джон наконец, — что мы будем делать с этой необычайной маленькой мисс?

Необычайная маленькая мисс захихикала и пихнула меня локтем.

— Почему бы не спросить ее? — предложил я.

— Не сейчас, — сказал Джон. — Ты на самом деле необычайная маленькая мисс? — спросил он у Анны.

— Это я, Финн?

— А я откуда знаю? — рассмеялся я. — Временами ты — форменное безобразие. Если это относится к категории необычайных явлений, тогда да.

Джон в ответ на это замечание нахмурился, всем своим видом выражая неодобрение.

В результате мы пришли к такому решению: я буду привозить Анну к нему домой и, пока он помогает ей с уроками, стану делать ту или иную работу по саду. То есть, вместо того чтобы бить баклуши или делать другие не менее интеллектуальные вещи, которыми я привык заниматься в свободное время, я буду еще и получать деньги, и, надо сказать, больше, чем когда-либо давали мне все мои случайные приработки. Я был более чем доволен.

Джон оказался не единственным, у кого были совершенно четкие представления о том, как и чему следует учить Анну. Еще немного, и мне впору будет думать, что я оставил беззащитное дитя на растерзание хищникам. Казалось, каждый, кто был с ней знаком, знал, и гораздо лучше меня, что с ней следует делать. Через несколько месяцев такой нервотрепки Джон как-то сказал, внимательно глядя на меня поверх кружки с пивом:

— Знаете, Финн, мне думается, есть только один способ правильно учить Анну… по крайней мере, как-то нормально организовать сам процесс…

— М-м-м… и что же это за способ, Джон? — вопросил я, мысленно готовясь к худшему.

— Полагаю, вам придется найти самый большой ящик, какой только возможно, и просто спрятать ее в нем от всех людей. Разумеется, никто в здравом рассудке не стал бы этого делать, но это единственный выход, который я вижу из сложившейся ситуации. Ее очаровательная привычка просить каждого встречного и поперечного написать ей что-нибудь большими буквами означает, что ее головка совершенно открыта любым мнениям и любым бредовым идеям, какие только можно себе вообразить. Ей нужен один-единственный хороший учитель, а не сотня плохих. Если бы мне было лет на двадцать поменьше, я был бы счастлив взять ее к себе в обучение на регулярной, а не такой вот спорадической основе.

— Джон, — напомнил я ему, — на случай, если вы забыли, — вы учили меня почти пять лет.

— Да, о да, — вздохнул он.

— Так что, скорее всего, не все так плохо.

— Нет, — согласился он, — пока ты занят чем-то одним в один момент времени, все еще не так плохо.

— Джон, помните, какое у вас было прозвище?

— Какое именно вы имеете в виду? У меня их было столько…

— Черный Рыцарь.

— Ах это, — сказал он, — я никогда не мог понять, почему мне его дали.

— Да ну вас, Джон. Уверен, вы прекрасно все понимаете.

— Нет, честное слово, нет.

— Ваша привычка перескакивать с предмета на предмет может оказаться опасной для неокрепших умов.

— Да неужели? Но я всегда знаю, что делаю.

— И Анна тоже. Насколько я могу судить, она тоже прекрасно знает, что делает. Так что, быть может, у меня есть не только Черный, но и Белый Рыцарь.

— Быть может, вы правы, молодой Финн, быть может, вы правы, — тут же откликнулся он в своей саркастической манере, к которой всегда прибегал, когда не мог найти достойный ответ. — А сами вы, я полагаю, можете считать себя королем.

— Ну, нет, — усмехнулся я. — Только не я. Я всего лишь пешка. Проблема только в том, что мне слишком уж часто приходится менять цвет.

— А вы умны, Финн.

— Меня учил умный учитель.

— Что меня в ней чрезвычайно озадачивает, — продолжал он, возвращаясь к предмету, который так сильно его волновал, — так это то, что она мертвой хваткой вцепляется во все подряд, даже в откровенный мусор, и держится, пока не поймет и не изучит досконально к вящему своему удовлетворению. Если что-нибудь на свете в состоянии заставить меня поверить в существование души, так это чистое, незамутненное упорство ребенка в познании мира. Вот что в ней так меня удивляет и очаровывает. Уверен, даже встретив самого дьявола, она бы и бровью не повела. Посмотрите, что вы со мной сделали, Финн! Я становлюсь слезливым и сентиментальным, это совершенно никуда не годится. Знаете, что она у меня спросила на той неделе? Она спросила, о чем бы я стал молиться, если бы бог существовал. И, да помогут мне небеса, я ей ответил. Вы будете смеяться, Финн. Я сказал, что в таком случае попросил бы бога, чтобы он вернул мне мою коллекцию бабочек и мотыльков. Это единственная вещь, о которой я до сих пор жалею. Так что, видите, пообщавшись с вами двумя, я стал слаб на голову, а это не есть хорошо.