Девственницы - Банни А. Гуджон Страница 18

— Что ты сказал? — спросила Тот.

— Я сказал, они не с карри. — Он развернул фольгу, достал сандвич и чуть сдвинул верхний кусок хлеба.

Тот нагнулась, чтобы понюхать коричневую начинку, и Кисал ткнул ее сандвичем в нос.

— Фу! Не люблю карри! — сказала Тот.

— Это не карри. Лизни-ка!

Тот вытерла кончик носа пальцем и облизала его.

— М-м-м! Шоколадная паста! — воскликнула она. — Я думала, индийцы не любят шоколадную пасту.

Кисал откусил кусок и кивнул:

— Шоколадную пасту все любят. Она… ее все любят, как подарки… и чистые простыни.

— И новые носки, — сказала Тот.

Кисал кивнул:

— Ладно, я спрошу маму, можно ли тебе прийти к чаю. Ну, что за сделка?

— Я заключила сделку с Богом, что, если я буду семь суббот ловить по семь колюшек, он не позволит папе уехать в Америку.

— Но ты ведь сказала, что он уехал.

— Он уехал до того, как мы подготовились. У меня было всего семь колюшек, так что ничего не вышло. Мы не уладили все детали.

«Зевака» благополучно выбрался из-под моста, и толстуха перешагнула с берега на узкий мостик баркаса.

— Пошли рыбачить, — сказала Тот.

Она села на краю дорожки и опустила сачок в воду. Кисал сел рядом с ней.

— И все-таки он вернется, — сказала она. — Бог ведь меня не надует, верно? — Она покосилась на мальчика. — А в Индии тоже есть Бог?

Кисал откусил кусок сандвича.

— Да, наверное. А что ты сделаешь с рыбой? Отпустишь?

Она поводила сачком по поверхности темной воды.

— Не-а. Принесу в жертву. Раздавлю кирпичом. Придется — ведь это для Бога. В Бенидорме козлов сбрасывают с высокой колокольни. Ты знал?

— Что такое колокольня?

— Не знаю, но она высокая.

Тот увидела жирную коричневую колюшку, которая тыкалась в противоположный берег почти на поверхности воды.

— Держи меня за ноги! — приказала она, вытягивая сачок как можно дальше. До рыбки сачок не дотянулся, но Тот не теряла надежды. Кисал держал ее за ноги, а она выжидала. — Нельзя преследовать рыбу, — прошептала она. — Надо понять, куда она плывет, и дождаться ее. — Она крепко сжимала в руках рукоятку сачка. Наконец, рыбка вильнула назад и угодила прямо в розовую нейлоновую сетку. Тогда Тот вытянула сачок из воды, осторожно вынула из него рыбку и выпустила ее в банку из-под варенья. Осталось поймать еще шесть.

Они съели половину сандвичей и допили оранжевую газировку. Кисал оказался не очень удачливым рыбаком; в его банке плескался одинокий гольян размером не больше мизинца. Но они ловили в дружелюбном молчании; слышался только плеск воды о берега канала да отдаленный гул машин на шоссе.

Кисал почесал рукояткой сачка босую ногу.

— Тот, — сказал он, — можно спросить тебя кое о чем?

— Ага.

— А ты не рассердишься?

— Нет. Давай спрашивай!

— Ты сумасшедшая?

— Конечно нет! А что?

— Мама говорит, ты сумасшедшая.

Тот изумленно воззрилась на Кисала:

— Почему?

— Потому что у тебя припадки. У нас была тетя в Калькутте, и у нее случались припадки. Она была полоумная.

Тот посидела секунду-другую, а потом шлепнула по воде сачком, спугнув стайку камышниц, плывших в тень под мостом.

— Передай своей маме, что я не сумасшедшая. Вот Симус О'Фланнери — он сумасшедший. А у меня только иногда бывают припадки. Понял?

Кисал кивнул:

— А что, если у тебя вдруг случится припадок?

— Прямо сейчас?

— Ага.

Она вытащила сачок из воды и положила на землю.

— Сейчас не будет, потому что я приняла таблетку вместе с овсяными хлопьями, и еще одну приму вечером, за ужином. — Она вынула из кармана пластмассовую бутылку, встряхнула ее и поставила на землю, рядом с банкой, где плавали рыбки.

— Да, но все-таки… Как бывает, когда припадок?

— Похоже, как будто у меня во рту монетки, а потом звуки становятся то громче, то тише. Иногда я падаю. А больше я толком ничего не помню.

— Правда не помнишь?

— Иногда я писаю в штаны. Но не каждый раз.

— Фу!

— Я не виновата. Это все припадок.

— Знаю, — кивнул Кисал. — Я шучу. — Он скатал фольгу в шарик и бросил через дорожку в мусорный бак у скамьи. — А что мне делать — я имею в виду, если у тебя случится припадок?

— Надо звать мою маму, но сейчас мы слишком далеко ушли.

— Так что же мне делать? — снова спросил он.

— Папа говорит, надо сунуть мне в рот карандаш, чтобы я не прокусила язык, но это только когда большой припадок, а у меня их уже много лет не было.

— Но у меня нет карандаша. Только ручка, и это моя самая лучшая ручка.

Тот огляделась:

— Можно взять рукоятку от моего сачка. Но сначала проверь, нет ли в сетке рыбы.

— Что в твоих таблетках? — спросил Кисал. — Моя мама сказала…

— Мне НАПЛЕВАТЬ, что сказала твоя мама. Это она сумасшедшая, а не я.

Камышницы снова сбились в стайку; пять утят подплыли к матери, и все они проплыли под мостом.

— Что сказала твоя мама? — спросила Тот.

— Моя мама сказала, что это влияет на сердце.

— Что влияет?

— Эпилепсия.

— Глупость какая! В Индии принимают таблетки?

— Нет. Мама сказала, варят рис в молоке и скармливают его свинье.

— Что-о?! Любой свинье или какой-то особой?

— Не знаю. А потом свинью убивают и засовывают в большую печь. Потом вынимают у нее желудок, смешивают с вином и пьют.

— Фу! Гадость!

— Еще можно смешать особые травки с соком, сделанным из коровьих лепешек.

Тот потрясла головой:

— В Индии эпилептиков не любят, да?

— Некоторые занимаются йогой.

— Что такое йога? Вроде йогурта? Моя мама ест йогурт. Йогурт с орехами.

— Нет, йога — это упражнения, когда ты сидишь скрестив ноги и немного наклонившись. Можно, если хочешь, заниматься под индийскую музыку.

— Нет, лучше я будут принимать таблетки, — сказала Тот. — А что такое «влияет на сердце»?

Вдалеке загудел поезд. Он издал один свисток, низкий, жалобный. Через какое-то время гудок повторился; во второй раз он звучал протяжнее и пронзительнее. Тот попятилась и приложила ухо к кирпичной кладке моста. Она была еще сырая и липкая после утреннего заморозка. Тот потерла ухо.