Кабала - Александр Потемкин Страница 18

Наконец я вошел в зал и, не поднимая головы, взошел на подиум. В висках гулко отсчиталось: три ступеньки, каждая по пятнадцать сантиметров. Это 45, плюс мои — 162. Значит, я выше всех. Только после этих успокоительных подсчетов я оглядел присутствующих. Они не просто стояли, как стоят после команды “Смирно!” Они стояли навытяжку, будто существовала еще другая команда: “Кто получит замечание по выправке, тому голова с плеч! Немедленно!” Я не спеша, осмотрел зал. В лицах подчиненных прочел беспредельную преданность и услужливость. Казалось, их взгляды застыли на одной точке, и этой магической по единству реакцией была готовность к беспрекословному подчинению. Такой безусловный накал чинопочитания привел меня в восторг. “Садитесь!” Они сели совершенно бесшумно, словно осенние мухи на подоконник, обогреваемый прощальным солнцем. Лишь подбородки у многих вздрагивали, уши обвисли, волосы на голове сами собой взъерошились. Вначале я хотел пройти по рядам, чтобы лучше запомнить их подобострастные лица, потом передумал. Даже сидя некоторые могли быть выше меня. “Этого допустить никак нельзя!” — мелькнула мысль. После некоторых колебаний я начал свою речь:

— Уважаемые коллеги! Ситуация в стране в преддверии выборов накаляется. Взрывы “Петербургского экспресса”, троллейбуса в Тольятти сильно накалили обстановку. Только Эта партия способна надежно управлять нашим государством. Поэтому мы должны сделать все… и т. д. и т. д.

Честно сказать, весь свой пламенный спич я не запомнил, он к тому же довольно часто прерывался аплодисментами. Закончил я предложением всем начальникам взводов остаться в зале, пояснив, что в своем кабинете побеседую с командирами рот, а позже пообщаюсь с начальниками служб и со своими замами. Каждому необходимо было предложить перспективу по службе, если мы выполним план по выборам. Я требовал использовать все мыслимые и немыслимые приемы, уговоры, угрозы, шантаж, чтобы заручиться необходимым числом проголосовавших за Эту партию. Одних сажать в карцер, других в КУР, третьих лишать прогулок, рациона, личных свиданий, писем от родных, жен и любовниц, отказывать в лечении, запрещать пользоваться ларьком, одним словом, нагнетать психоз, чтобы потом, когда тюрьма в буквальном смысле завоет, когда стоны зэков будут услышаны в домах их родственников, предложить превосходный выход. Все вернется на круги своя, более того, каждый получит некоторое облегчение и даже преференции быть досрочно освобожденным при условии, что все семьи осужденных, вся их родня, соседи, уркаганы на воле, подельники и братва в следственных изоляторах, в милицейских участках, даже в бегах должны голосовать за Эту партию.

Шантаж во все времена служил самым веским аргументом в достижении невероятной цели. Каждому сотруднику учреждения, включая вольнонаемных, тоже была поставлена жесткая задача: посписочно дать пятьдесят голосов. Тот, кто не выполнит план, должен быть уволен, выброшен без выходного пособия. Того же, кто план перевыполнит, ждала отличная карьера, новые звездочки, отпуска в элитные ведомственные санатории, высококлассные куски кожи шевро на сапоги и отрезы габардина на парадную униформу, наконец, денежные премии. Когда задача была поставлена, я приказал корпусным и офицерам режимного отдела начать душить каторжан, применять к ним самые изощренные формы давления, самые немыслимые ухищрения, чтобы добиться главного: голосов на выборах. Я непререкаемым тоном установил срок: через неделю вопли и стоны заключенных должны быть слышны во всех уголках России. Особенно среди их родни. Если осуществится моя мечта — выиграют все соотечественники: расцветет страна, появятся миллионы новых квартир, на тридцать процентов увеличится пенсия, успешно завершатся нацпроекты… Улучшится демография, укрепятся армия и флот, пополнятся современной техникой стратегические силы, триумфально пройдут Олимпийские игры в Сочи. Мы даже сможем построить дороги. Надо признаться лишь самому себе — с ними у нас совсем худо. Завистники на Западе захлебнутся желчью недовольства, на Востоке умоются горькими слезами зависти. Необходимо мобилизовать все ресурсы, чтобы Эта партия доминировала в Думе, а я был бы выдвинут на высокую должность в Москве. И черт с ними, с этими зэками. Правда, в моем случае этот мусор должен принести пользу, надо лишь опытной рукой его спрессовать…

Вдруг дверь купе отворилась. Проводница, вручая мне билет, бросила:

— Готовься, через двадцать минут станция Кан. Не забыл, что на ней сходишь?

— Да-да, — кивнул я, — но билет не нужен. Спасибо!

— Я так и поняла, что ты не командированный. Торопись!..

Я осмотрелся и почувствовал на сердце беспокойство. Методичный стук колес усиливал его. «Кан, Кан, что ждет меня здесь, на сибирской земле? Конец или начало чего-то неведомого?» Собрать вещи было недолго, главную поклажу — пакет этого самого, я крепко прижал к груди. Ведь ничто другое меня не интересовало — паспорт, деньги я нащупал машинально, а дорожную сумку приготовил без какой-либо надобности. Пару минут провел в туалете, потом выпил стакан чаю с коржиком, сдал постельное белье, рассчитался, отвесил глубокий поклон проводнице и как раз услышал скрип тормозов…

Вот и канская земля. Едва вступив на нее, я тут же зажмурился — утреннее солнце больно ударило Петра Петровича. «Совсем не дружелюбное приветствие…» — пронеслось в сознании. Я плотнее прижал к себе пакет мака и, отворотившись от яркого светила, пошел вслед жидкому потоку пассажиров. В мусорный бак на платформе проводники сваливали мешки с отходами. Рядом в напряженном ожидании караулили свой час беспризорные, в лишаях, собаки, полупьяные бомжи и три извалявшиеся в грязи чумазые коровы. Я на мгновение остановился — видимо, интуиция вынудила меня сбавить шаг.

Едва последний проводник бросил в бак свой мешок, голодная группа бросилась на штурм контейнера. Собаки оказались у пищевых мешков раньше всех. В схватку с ними тут же вступили бомжи. Несколько мужчин и женщин пытались оттеснить свору, но безуспешно. Дворняги с остервенением кусали соперников за ноги, а люди отчаянно лупили их по мордам и бокам. С опозданием в бой вступили и коровы. Рогами они отшвыривали одних и других, расчищая проход к баку. Сопротивлявшихся били копытами, теснили мордами и давили огромной массой. Когда контейнер был полностью захвачен парнокопытными, появился лениво идущий бык. Он подошел к баку, рогами вспорол несколько мешков, выбрал самое вкусное и только после этого позволил коровам прикоснуться к пище.

В сильном волнении люди и собаки отступили, ожидая очереди полакомиться. Первые вооружились палками и камнями, но медлили пускать их в ход, а лишь с угрозой ими размахивали. Вторые, брызжа слюной, остервенело лаяли и задними лапами злобно скребли потрепанный перронный асфальт. «За еду нет, а за кукнар я бы вступил в настоящий бой. Атаковал бы противника всеми способами…» — подумал я и зашагал дальше.

На вокзальной площади я столкнулся с каким-то типом.

— Прости, — обратился я к нему, — не подскажешь, где найти такси?

Вытаращив глаза, парень ничего не ответил и прошмыгнул мимо.

— Надо привыкать к провинции, — вздохнул я и осмотрелся. Несколько каменных домишек неуклюже вросли в деревянные кварталы городка. Ко мне подошли: