Версия Барни - Мордекай Рихлер Страница 18

— Пятьдесят долларов мы не имеем, господин Деброфски.

— Шутите? Так я вам вот что скажу. У меня сегодня день скидок. За двадцать пять долларов я могу вас обоих отправить в Канаду!

Моя мать была не из тех типичных еврейских мамаш, что наизнанку ради сына вывернутся, на любые жертвы пойдут, лишь бы сделать ребенку жизнь чуть получше. Вернувшись из школы, я распахивал дверь и орал:

— Ма! Я пришел.

— Тшшш, — обычно отзывалась она, приложив палец к губам: сидела у приемника, слушала очередной сериал — «Пеппер Янг», «Матушка Перкинс» или «Мужчина в семейном кругу». Только во время рекламной паузы снисходила: — Там ореховая паста есть — в холодильнике. Поешь сам.

Ребята с нашей улицы мне завидовали — еще бы: моей матери до фонаря было и какие отметки у меня в школе, и когда я прихожу вечером домой. Она читала «Фотоплей», «Серебряный экран» и другие журналы для киноманов. Очень беспокоилась, что будет с Ширли Темпл теперь, когда она становится девушкой-подростком; болела за Кларка Гейбла и Джимми Стюарта, чтобы они благополучно вернулись с войны; и чтобы Тайрон Пауэр обрел наконец настоящую любовь. Другие матери с улицы Жанны Манс [74]насильно пичкали сыновей «Охотниками на микробов» Поля де Круи — в надежде, что это побудит детишек заинтересоваться медициной. Или, выкраивая из продуктовых денег, копили на очередной том «Книг знания» — так на Американском континенте называлась британская «Детская энциклопедия» Артура Ми 1910 года издания, — пусть в начале гонки под названием «Жизнь» у ребенка будет хоть какое-то преимущество! Дюнкерк, битва за Британию, Пёрл-Харбор, оборона Сталинграда — все эти события проплывали стороной, как тучки небесные, зато эстрадные ссоры Джека Бенни с Фредом Алленом глубоко ее волновали. Персонажи, которых мы в те времена называли не иначе как клоунами, были для нее куда роднее и реальнее собственного сына. Она писала письма Честеру Гулду [75], в которых требовала, чтобы Дик Трейси непременно женился на Тесс Трухарт. Когда в газетном сериале «Терри и пираты» Рейвен Шерман умерла на руках возлюбленного, Дьюда Хенника, моя мать была в числе тех многих тысяч читателей, кто послал телеграммы соболезнования.

Мой папа, в котором росту было почти сто восемьдесят сантиметров, «Шалунью Мариэтту» с Нельсоном Эдди и Джанетт Макдоналд ходил смотреть минимум пять раз, пуще всякой другой музыки обожал песенку под названием «Зов влюбленного индейца» и мечтал пополнить собой ряды Королевской конной полиции, но его отвергли за недостаточностью роста. Тогда, решив вступить хотя бы просто в полицию Монреаля, он отправился в «День шантрапы» навестить Вундеркинда.

Джерри Динглмэн, известный под кличкой Вундеркинд, обычно руководил бизнесом из квартиры-пентхауса на крыше своего шикарного игорного заведения на дальнем берегу реки Святого Лаврентия, но по средам принимал местную гопоту в убогой конторе, выгороженной с краю танцзала в «Тико-Тико» — одном из нескольких ночных клубов, которыми он владел. В ближнем кругу Вундеркинда среды назывались «Днями шантрапы», и с десяти до четырех просители валили валом.

— А чего это тебя в мусора потянуло, больше заняться нечем? — удивился просьбе отца Динглмэн.

— Я буду вам признателен по гроб жизни, мистер Динглмэн, если вы, ну, вроде как поможете мне вступить на избранное поприще.

Вундеркинд позвонил Тони Фрэнку, после чего сказал отцу, чтобы тот сходил к доктору Евстахию Сен-Клеру за медицинским свидетельством.

— Но сперва, Иззи… Сперва что надо сделать?

— Принять ванну?

— Молодец! С твоим умом ты станешь сыщиком просто вмиг.

Однако через месяц Вундеркинд зашел на пару стаканчиков с бутербродами в закусочную «У левита» и удивился, увидев, что мой отец по-прежнему за прилавком и по-прежнему режет мясо.

— Ты почему еще не в форме? — спросил он.

— Доктор Сен-Клер сказал, что я негоден из-за оспинок, которые остались у меня на лице после прыщей.

Динглмэн вздохнул. Покачал головой.

— А он не сказал тебе, что это излечимо?

Что ж, Иззи Панофски снова записался на прием к доктору Сен-Клеру, но на сей раз был научен и вложил в анкету стодолларовую купюру, так что свидетельство получил. «В те времена было строго, — рассказывал мне однажды отец, прикусив уже сильно пожеванную «белую сову». — Если ты гой, пусть у тебя плоскостопие, пусть брюхо висит, примут за милую душу, приезжай откуда хочешь, хоть с мыса Гаспе, и ведь брали — этаких брали жирных увальней, но уж и деньги брали: хочешь, чтобы зачислили, — плати. С самого начала… — помолчав, вновь заговорил он, но прежде чем продолжить, защемил одну ноздрю пальцем и выстрелил из другой как из гранатомета. — Н-да, гм… С самого начала проблем было хоть отбавляй. Судья, который принимал у меня присягу, пьянчуга пучеглазый, смотрел так, будто я привидение какое. Даже не выдержал, спросил: "Вы разве не еврей?" А в школе полиции, где нас учили борьбе и всякой джиу-джитсы, тоже гои ко мне вязались почем зря. На все лады проверяли. Красноносые шикеры ирландцы и франкоканадские хазерим [76]. Болваны пустоголовые. В том смысле, что я хотя бы седьмой класс кончил и на второй год ни разу не оставался. Ни разу!»

На первом своем участке, в Нотр-Дам-де-Грас, мой чересчур рьяный папочка произвел слишком много задержаний, и его перевели поближе к центру города. Патрулируя улицу Сен-Катрин, он был бдителен и вскоре поймал карманника — прямо напротив театра «Капитоль», где в это время как раз выступала Хелен Кейн, единственная певица в мире, удостоившаяся чести стать персонажем мультсериала — ее изобразили в виде развязной завлекушечки Бетти Буп, «Девчонки Буп-па-Дуп-а-Дуп». Мой честный папа ожидал получить за свое усердие благодарность в приказе, однако, напротив, двое детективов втащили его в заднюю комнатку отделения и там принялись стращать. «Хочешь здесь дальше работать, — заявили ему, — не вздумай больше таскать сюда парней вроде этого. У них лицензия, если ты понимаешь, что это слово значит».

Другие мусора вздымались как на дрожжах, жируя на жуликах и их адвокатах, но папу моего купить было нельзя. «Тут понимаешь какое дело, Барни, — объяснял он мне. — Я не мог не быть честным. Ну то есть фамилия-то как-никак Панофски, и я не мог допустить, чтобы сказали: ага, конечно, жид продажный! Приходилось себя держать, чтобы ни-ни, а то мне так и говорили: ты только поскользнись, мы тебе всё припомним; меня повесили бы к чертовой матери».

С годами мой несгибаемо честный папочка помрачнел, видя, как красноносые ирландские шикеры и франкоканадские хазерим, которых он же сам и принимал на службу, быстро обгоняют его чинами. Девять лет Иззи оставался сержантом-детективом. «Когда меня наконец повысили, произвели в инспекторы, знаешь что они сделали? Вспоминать тошно: пошли в профсоюз и там наплели, будто бы я не сдал экзамен по стрельбе. Я ведь гонял подчиненных в хвост и в гриву. Баловства не допускал. И они ненавидели меня зверски. Вот и пошли, наябедничали в профсоюз».