Конец фильма, или Гипсовый трубач - Юрий Поляков Страница 18

И вот, когда Бобби Смайл, надев черный костюм со строгим галстуком, поцеловал дочь, хлопнул по упругим ягодицам Пегги и сел в свой грузовой «Форд», подростки, незаметно проникнув в кузов, спрятались между коробок с ортопедической обувью фирмы «Гудфут». Спустя три часа мнимый коммивояжер въехал в бронированные ворота строго охраняемого ранчо. Дождавшись, пока Бобби с парнями из ЦРУ напьется виски и заснет мертвым сном военнослужащего алкоголика, отважные школьники под покровом ночи выбрались наружу. Пугаясь теней и странных звуков, они отправились на поиски Змеюрика. Миновав пальмовую рощу, дети увидели впереди два странных силуэта (один побольше, другой поменьше), издали похожих на снегоуборочные машины или сельскохозяйственные комбайны. Однако приблизившись, подростки поняли: перед ними Фрида и похищенный Змеюрик, который страшно вытянулся за время разлуки и отрастил огромные перепончатые крылья. Динозавр сквозь стальную сетку смотрел на приближавшихся подростков удивленным круглым глазом величиной с сомбреро и угрожающе щелкал зубастым клювом, большим, словно стремянка. Вдруг он узнал Юру, вытянул шею, радостно затрубил и захлопал крыльями, отчего пальмы кругом накренились, как при мощном муссоне. Затем Змеюрик повернулся к настороженной Фриде, которая была его раза в полтора больше, и защелкал, объясняя, что в гости к ним пришли друзья — бояться нечего. Самка закивала и с пониманием улыбнулась похожими на борону зубами.

Вдруг раздались крики, вспыхнули прожекторы — и стало светло, как на стадионе во время вечернего матча. Усиленный мегафоном хриплый мужской голос с типичной американской кашей во рту сурово приказал: «Не двигайтесь! Будем стрелять!» А к детям со всех сторон уже бежали, клацая затворами, вооруженные люди в форме морских пехотинцев. Ребята похолодели от страха, но крепко взялись за руки, готовые выслушать свои права и хранить молчание. Змеюрик, почуяв опасность, заволновался, заметался по застенку и вдруг клювом, точно огромными кровельными ножницами, вскрыл стальную сетку, будто марлю. Оказавшись на свободе, ящер схватил Юру за шиворот и закинул себе на спину. Мальчик еле удержался, одной рукой вцепившись в складки доисторической кожи, а другой прижав к груди приемник «Сокол». Фрида поступила с испуганной Самантой точно так же. Еще мгновение — и ящеры, взмахнув крылами, взмыли в воздух: очертания земли сначала сделались похожими на большую географическую карту, которая висит в классе, а потом — на маленькую, вклеенную в учебник. Люди со скорострельными винтовками внизу превратились в муравьев с хвойными иголками в нервных лапках.

И тут заговорил «Сокол»: «Орленок, Орленок, я — Гнездо. Летите на Кубу, там вас ждут! Если будет погоня, снижайтесь к воде, тогда вас не засекут никакие радары! Удачи!»

Юра осмотрелся и, радуясь, что иногда читал учебник по географии, отыскал на горизонте в лучах восходящего солнца остров, смахивающий на гороховый стручок, плывущий в розовом океане. Мальчик постучал кулаком по спине ящера, тугой, как спортивный мат, и Змеюрик вопросительно оглянулся.

— Куба! — крикнул Юра, указывая на остров.

Кетцалькоатль с пониманием кивнул, точно цирковая лошадь, сжал огромную когтистую лапу в кулак на манер приветствия испанских интербригад: «Но пасаран!» — и взял курс на остров Свободы.

Сначала летели высоко-высоко, потом, когда сзади показалось звено «стеллсов», напоминающих гигантских электрических скатов, Змеюрик и Фрида помчались в нескольких метрах над волнами, так низко, что были отчетливо видны синие кресты на спинах больших медуз и хотелось опустить руку в теплую воду, как это бывает, когда катаешься на лодке по летнему озеру. Удивительно, но все эти маневры ящеры совершали самостоятельно, словно понимали смысл происходящего. Рассуждая на лету, пытливый подросток пришел к выводу: вероятно, динозавры, преодолев все необходимые ступени эволюции, достигли того уровня, который условно можно назвать «рептер сапиенс», в крайнем случае «рептер фабер». Если бы не страшный катаклизм, потрясший планету 65 миллионов лет назад и погубивший цветущую юрскую флору заодно с фауной, вполне возможно, на Земле сегодня царила бы цивилизация мыслящих ящеров…

В этот момент Юра глянул на Саманту, летевшую метрах в двадцати от него, и тут же забыл про свою гипотезу. И было отчего: белокурые девичьи волосы трепетали, отброшенные назад встречным потоком воздуха, стройные загорелые ноги крепко сжимали дышащие бока Фриды, а белая майка, наволгшая морской пылью, откровенно облепила рано вызревшую грудь юной американки. Юра с горечью подумал о том, что уж, конечно, он не первый мальчик, который целовал Саманту в губы и трогал там, где ей хотелось. Ему стало так обидно, что слезы отчаянья сорвались с глаз и смешались с солеными океанскими брызгами. Он еще не знал, что это жестокое чувство, впервые посетившее его душу в миг дивного полета, называется ревностью.

Приземлились они в аэропорту Гаваны: для ориентации на посадочной полосе из огромных кумачовых полотен выложили серп и молот. Не привыкшие еще к таким перелетам могучие ящеры, тормозя, вспахали когтями бетон. Отважных подростков встречали разноцветные кубинские дети с букетами, а также группа бородачей в военной форме. Самого высокого и бородатого звали Фиделем Кастро. Он тут же взошел на трибуну и начал говорить. Сэмми, учившая в школе испанский, тихо переводила Юре, приятно щекоча дыханием ухо. Великий команданте объявил, что теперь, когда на помощь острову Свободы пришли юрские гиганты, уже никто не помешает строить социализм с кубинским лицом. А Америка, заживо гниющая под маской сытого благополучия, обречена на крах и историческое забвение. Говорил он так долго, что измученная перелетом Фрида грохнулась в голодный обморок, чуть не задавив нескольких героев Сьерра-Маэстры. Срочно пригнали грузовик свежих тунцов, и героические динозавры смогли наконец подкрепиться.

Вскоре из СССР прибыл с зерном сухогруз «Василий Чапаев». В опустевшие трюмы определили Змеюрика и Фриду, а также большой запас рыбы и мяса. Под покровом ночи и конвоем подводных лодок судно взяло курс на родину. Саманте и Юре выделили по отдельной каюте, но они каждый вечер встречались на корме, смотрели на чаек, кружащихся над пенным следом, как наши грачи кружат над весенней бороздой, и целовались. Юра хотел снова потрогать Сэмми, где обычно, но она почему-то не разрешила. Мальчик обиделся, не подозревая, что у женщин, даже еще совсем маленьких, это называется любовью…

По возвращении в Москву отважный школьник был приглашен в большой гранитный дом, перед которым высится памятник первому чекисту Феликсу Дзержинскому. Юрий Владимирович принял Юру в своем просторном кабинете, крепко пожал руку, поблагодарил за отлично выполненное задание и вручил ему почетный знак «Герой с детства», предупредив, что показывать награду никому нельзя, даже маме и папе.

— Папа с нами не живет… — вздохнул подросток.

— Мы с ним поговорим… — кивнул «председатель», ободряюще глядя на тезку сквозь толстые очки.

Саманта, конечно, не захотела возвращаться в Америку, к своему отцу, готовившему для человечества Апокалипсис. Она попросила политического убежища в СССР и поселилась у Юры, поступив в ту же спецшколу — к радости Олимпиады Владимировны и огорчению Ленки Зайцевой. Чтобы девочка, привыкшая к западному комфорту, достигнутому исключительно за счет ограбления стран третьего мира, не испытывала неудобств и учитывая ее заслуги перед СССР, Шмаковым дали большую квартиру в новом кирпичном доме на Таганке. Узнав об этом, а может, и по какой-то другой причине, беглый муж Лии Ивановны вернулся в семью. Юра и Саманта жили теперь каждый в своей комнате, но вечером сходились на широком балконе, чтобы полюбоваться московской красотой.