Падение Трои - Питер Акройд Страница 18

— Это верно. Дома это предмет восхищения и дебатов. Но мне хотелось бы увидеть свидетельства.

Полемон, живший во втором веке до Рождества Христова, — София склонила голову, произнося святое имя, — приезжал в Трою. Он отмечал, что видел здесь такой же алтарь Зевса, как тот, на каком был убит Приам. Он также видел камень, на котором Паламед учил греков игре в кости. Это свидетельствует о том, что здесь должны быть обнаружены памятники, правда?

— Вы удивительно хорошо информированы, миссис Оберманн.

— У меня хороший учитель.

— Я бы сказал, вы образованнее моих выпускников.

— О нет. Не образованнее. Я сумела только наскоро получить отрывочные знания. Муж постоянно объясняет мне суть дела Он все время помогает мне. — Вдруг она оставила серьезный тон и, видя озадаченность, рассмеялась. — Вам не верится, что женщина может всерьез говорить о Полемоне и древней Трое. Ведь так?

— О нет, мэм. Я удивляюсь не этому. Я просто раздумывал, как может красивая молодая женщина проявлять такую любовь к грязи и камням. Простите. Это откровенное мнение янки.

— Я нисколько не обиделась. — София снова рассмеялась. — Иногда я удивляюсь сама себе, профессор Бранд. Давайте я покажу вам наружную стену, где мы сделали самые интересные находки. — Она повела гостя к камням, прилегавшим один к другому, не скрепленным известковым раствором. — В соответствии с мифом, разумеется, эта стена была возведена Посейдоном и Аполлоном.

— Или одним Посейдоном.

— Вы вспомнили этот фрагмент? "Я обитателям Трои высокие стены воздвигнул, крепкую, славную твердь, нерушимую града защиту…" [13]

— У вас прекрасная память, миссис Оберманн.

— Я изучала эту книгу. И сейчас знаю почти наизусть. Муж читает ее нам каждый вечер, а затем я смотрю слова. В греческом оригинале.

Уильям Бранд уже почти влюбился в Софию Оберманн, хотя не отдавал себе в этом отчета.

В Гарвардском университете он вел холостяцкую жизнь, живя в белом доме с деревянным каркасом неподалеку от кампуса. Бранд был высок и строен, облик его наводил на мысль о новоанглийском семействе, из которого он был родом. Профессор отличался некоторой чопорностью и преувеличенной вежливостью. Он обладал тем, что бостонцы именовали "нравственными устоями", прямотой в манерах и честностью в действиях. Он не был экспансивен. В нем не было того, что сам он называл "нью-йоркской напористостью", подразумевающей бойкость и хваткость. Бранд не был женат, потому что, как он объяснял друзьям, не знал, как "взяться за дело", имея в виду ухаживание или предложение руки и сердца. Хотя на самом деле он был слишком робок. Но в отношении любой темы, касающейся его предмета, был точен и при случае даже любил поспорить. Его вежливость в вопросах, касающихся профессии, имела пределы. В узком кругу Бранд проклинал полученное строгое воспитание, но по воскресеньям неизменно посещал богослужение в унитарианской университетской церкви.

Теперь, беседуя с Софией Оберманн на продуваемом ветрами холме Трои, он счел, что может говорить свободно.

— Я читал Гомера в детстве, — сказал Бранд, — в переводе Лонгфелло. У наших американских поэтов много блестящих строк, но мне кажется, мистер Лонгфелло скорее имел в виду краснокожих, а не троянцев.

— Вы не изучали греческий?

— Изучал. Его вдалбливали в нас в Дирмаунте — так называлась моя школа, — и мы были сыты им по горло. Да, мэм, мы знали свой греческий. Помню, как учитель сказал нам, что победа Греции над Персией для истории человечества важнее, чем то, что американцы разгромили британцев. Это нас потрясло. Но мы нисколько не усомнились в этом.

— Я тоже учила историю своего народа. Но только сейчас…

— Она оживает для вас?

— Именно так. Это я и хотела показать вам. Видите линии на камне внутри этой стены? — София указала на прямоугольный кусок камня, только что появившийся из земли. — Это не тог же материал, что в стене. Это мрамор. Я думаю, у стены мог быть священный алтарь, дававший защиту.

— Здесь много таких алтарей, мэм. Я соглашусь с вами.

— И, мне думается, я знаю, что это за алтарь. Он посвящен богине Are и упоминается у Ликофрона и Апсшлодора. А та быстра и сильна. Она ходит легкими стопами не по земле, а по людским головам. Мы знаем, что ей на этом холме поклонялись троянцы, а где найти лучше место для такой богини, чем на стене?

— Это теория. Если вы изложите ее перед аудиторией гарвардских студентов, они мгновенно вам поверят. Должен сказать, вы очень убедительны. Но все же это только теория.

— Я согласна с вами, профессор. Но разве иногда теории не бывают хороши?

— Нет, если они мешают фактам.

София топнула ногой о землю.

— Но это факт! — Бранд испугался, что рассердил ее. — Я не сержусь. Я только утверждаю, что эта земля под нашими ногами — факт. У нас слишком много фактов. Но недостаточно теорий.

— Да, мэм, это необычно. В моей профессии обычно бывает наоборот.

— А вот и мой муж.

Оберманн подходил сзади со стороны плато.

— Я нашел его, София! — Он спешил к ним. — Простите, простите, профессор Бранд, что я не приветствовал вас официально. Я Оберманн. — Он поклонился и обменялся рукопожатием с американцем. — Добро пожаловать в наш городок. Я нашел его, София! Вы приехали сюда, профессор, в день, который войдет в анналы археологии. Я нашел троянский меч! Я нашел бронзовый меч!

— Чудесная новость, Генрих! — София смотрела на мужа выжидательно, едва ли не с любопытством. — Ведь ты уже почти потерял надежду найти его.

— Никогда не теряй надежды! Правда, профессор? Разве не этому вы учите в Гарварде? Никогда не теряй надежды обнаружить чудо.

— Я бы с глубочайшим интересом посмотрел на этот меч, мистер Оберманн.

— Вы будете первым из моих коллег, кто увидит его. Пойдемте. Сейчас мы приблизимся к давно утраченному чуду.

Оберманн повел их по территории раскопок на другую сторону холма, обращенную на восток. Он был в приподнятом настроении. Он ущипнул Софию за руку и послал ей воздушный поцелуй.

— Ах, профессор, — сказал он. — Смотрите, куда идете.

— Простите?

— В буквальном смысле. Смотрите. Наблюдайте. Что вы можете сказать об этой дороге?

— Я вижу известняк

— Да. Прекрасно. Вы видите плиты известняка, верно. Это древняя улица. Но что еще вы видите?

— Ничего.

Оберманн захохотал.

— Хорошо. Прекрасно. Ничего. Именно это вижу и я. Ничего! — Он снова громко рассмеялся. — И какой вывод вы из этого сделаете?

— То есть?