Цена нелюбви - Лайонел Шрайвер Страница 18

— Согласно традиции, в некоторых штатах женщины не имели права владеть собственностью до семидесятых. По традиции, на Среднем Востоке мы ходим в черных мешках, и, по традиции, в Африке нам вырезают клиторы, как кусок хряща...

Ты заткнул мне рот маисовым хлебом.

— Хватит лекций, малышка. Мы говорим не о женском обрезании, а о фамилии нашего ребенка.

— Мужчины всегда давали детям свою фамилию, хотя не выполняли никакой работы. — Из моего рта посыпались хлебные крошки. — Пришло время поменяться местами.

— Почему начинать с меня? Г осподи, это ты считаешь американских мужчин женоподобными. Это ты жалуешься, что все они слезливые педерасты, обожающие пирожные.

Я сложила руки на груди и пустила в ход тяжелую артиллерию:

— Мой отец родился в концентрационном лагере Дер-эз-Зор. В концлагерях царили болезни, и армянам не хватало ни еды, ни воды. Просто удивительно, что младенец выжил, потому что три его брата умерли. Его отец, Селим, был расстрелян. Две трети огромной семьи моей матери, Серафяны, были так аккуратно уничтожены, что не осталось даже их историй. Мне очень жаль диктаторствовать. Однако англосаксы едва ли являются вымирающим видом. Франклин, моих предков истребляли систематически, и никто об этом никогда не говорит!

— Полтора миллиона человек! — прервал ты, отчаянно жестикулируя. — То, что младотурки сделали с армянами в 1915-м, подало Гитлеру идею холокоста, ты это понимаешь?

Я свирепо посмотрела на тебя.

— Ева, у твоего брата двое детей. Только в США живет миллион армян. Никто не собирается вымирать.

— № ты волнуешься из-за своей фамилии только потому, что она твоя. Я волнуюсь о своей... ну, это просто важнее.

— Ты представляешь, что будет с моими родителями? Они решат, что я их предал. Или что я у тебя под каблуком. Или что Я идиот.

— И я рискую остаться на всю жизнь с варикозными венами ради Пласкетта? Вульгарная фамилия.

Франклин, ты обиделся.

— Ты никогда не говорила, что тебе не нравится моя фамилия.

— Это открытое «А» — трубное и грубое...

— Грубое?

— Так ужасно американское. Напоминает мне о толстых гнусавых туристах в Ницце, чьи дети вечно требуют мороженое. Они кричат: «Милая, посмотри на.это Пла-а-аскеттт!», когда слово французское и на самом деле произносится как пла-ске.

— Это никакое не пла-ске, антиамериканская воображала! Это Пласкетт, маленький, но древний шотландский род, и эту фамилию я с гордостью передам своим детям! Теперь я знаю, Почему ты не взяла мою фамилию, когда мы поженились. Ты ненавидела мою фамилию!

— Прости! Я некоторым образом люблю твою фамилию, хотя бы потому, что это твоя фамилия...

— Знаешь что, — предложил ты. — Если мальчик, то Пласкетт, если девочка, получай Качадурян.

В этой стране оскорбленная сторона получает огромные преимущества.

Я оттолкнула корзинку с хлебом и ткнула тебя в грудь.

— Значит, девочка тебе безразлична. Если бы ты был иранцем, То не пускал бы ее в школу. Если бы ты был индийцем, то продал бы ее любому чужаку за корову. Если бы ты был китайцем, она умерла бы с голоду и была бы закопана на заднем дворе...

Ты вскинул обе руки.

— Ладно. Если девочка, то Пласкетт! Но с одним условием: никаких Гара-сувлаки для имени мальчика. Что-нибудь американское. Договорились?

Мы заключили сделку. И задним числом я думаю, что мы приняли верное решение. В 1996 году четырнадцатилетний Барри Лукайтис взял в заложники целый класс в Мозес-Лейке, Вашингтон, и убил учителя и двух учеников. Годом позже тринадцатилетний Троннил Мангум застрелил одноклассника, задолжавшего ему 40 долларов. В следующем месяце шестнадцатилетний Эван Рамзи убил директора школы и ученика и ранил еще двух учеников в Бетеле, Аляска. Той же осенью шестнадцатилетний Люк Вудем убил свою мать и двух учеников, ранив семерых, в Перле, Миссисипи. Два месяца спустя четырнадцатилетний Майкл Карнел застрелил троих и ранил пятерых учеников в Падьюке, Кентукки. Следующей весной, в 1998 году, тринадцатилетний Митчелл Джонсон и одиннадцатилетний Эндрю Голден открыли огонь по своей школе, убив учителя и четырех учеников и ранив десятерых, в Джонсборо, Арканзас. Через месяц четырнадцатилетний Эндрю Уэрст убил учителя и ранил трех учеников в Эдинборо, Пенсильвания. В следующем месяце в Спрингфилде, Орегон, пятнадцатилетний Кип Кинкел убил своих родителей, а затем двоих учеников и двадцать пять ранил. В 1999 году и всего лишь через двенадцать дней после четверга восемнадцатилетний Эрик Харрис и семнадцатилетний Дилан Клиболд заложили бомбы в своей школе в Литлтоне, Колорадо, застрелили учителя и двенадцать учеников и двадцать три ранили, а затем застрелились. Так что юный Кевин — твой выбор — оказался таким же американцем, как Смит и Вессон.

Что касается фамилии, наш сын сделал больше для сохранения фамилии Качадурян, чем любой другой в моей семье.

Как многие из наших соседей, использовавших трагедию — рабство, инцест, самоубийство, — чтобы выделиться из толпы, я подчеркнула этнический аспект для пущего эффекта. Но после я поняла, что трагедию нельзя хранить в тайне. Только неприкасаемые, сытые и довольные, вероятно, могут жаждать страдания, как пиджак от известного модельера. Я бы с готовностью отдала свою историю Армии спасения, чтобы ее могла носить какая-нибудь другая женщина, нуждающаяся в знаках отличия.

Имя? Думаю, я просто хотела, чтобы ребенок был моим. Я не могла избавиться от ощущения, будто меня присвоили.

Даже когда я пришла на ультразвук и доктор Райнстайн ткнула пальцем в колеблющуюся массу на мониторе, я подумала: «Кто это?» Масса плавала прямо под моей кожей, но словно в другом мире, и казалась ужасно далекой. А есть ли у эмбриона чувства? Мне и в голову не приходило, что я буду задаваться тем же вопросом, когда Кевину будет пятнадцать лет.

Признаю, что, когда доктор Райнстайн указала на пятно Между ножками, мое сердце упало. Хотя, по условиям нашей сделки, я теперь вынашивала Качадуряна, одного имени мало, чтобы соединить ребенка с матерью. И если я любила компанию Мужчин — я любила их земные качества, я могла ошибочно примять агрессивность за честность и презирала утонченность, — я ничего не понимала в мальчиках.

Когда мне было лет восемь или десять и мать снова послала меня за чем-то взрослым и сложным, меня окружили мальчишки немногим старше меня. О нет, меня не изнасиловали; они просто задрали мое платье и стянули трусики, бросили в меня несколько комьев земли и убежали. И все равно я испугалась. И с тех пор всегда обходила в парках одиннадцатилетних, направляющихся в кусты, скалящихся через плечо и хихикающих. Еще до того, как я получила своего, я ужасно боялась мальчиков. А сейчас, ну, полагаю, что я просто боюсь всех.

Как бы мы ни относились к обоим полам, мало кто испугается стайки хихикающих школьниц. Однако любая женщина, проходящая мимо бурлящих тестостероном юнцов, ускорит шаг, постарается не смотреть им в глаза, что может быть принято за вызов или приглашение, и мысленно вздохнет с облегчением, добравшись до следующего дома. Если нет, то она зоологическая дура. Мальчик — опасный зверь.