Жизнь, которая не стала моей - Кристин Хармель Страница 17

– Так расскажи мне, – настаивала я. Может быть, с помощью этих сведений я смогла бы закрыть пробелы, которые уже стала замечать в наших отношениях. – Расскажи, каким ты был.

– Странные у тебя вопросы.

– Сделай, как я прошу.

Он пожал плечами:

– Хорошо. В школе у меня все было в порядке. Я всегда хорошо учился. В средней школе играл в соккер, в старшей – в футбол, так что всегда имел успех. Никаких проблем с другими ребятами. Был королем вечеринок и так далее. Разве я тебе не рассказывал?

Я пропустила вопрос мимо ушей – да, это-то я слышала по меньшей мере раз десять.

– Но бывали же у тебя и трудные времена! – возразила я. – Когда тебя дразнили, или тебе было одиноко, или просто выдавалась черная полоса.

– Нет, не припоминаю. – Он присмотрелся ко мне. – А что? Тебя дразнили в школе?

– Да не особенно. Но иногда бывало тяжело. В пятом классе, например. Мы переехали в другой район, все ребята ходили в дизайнерской одежде, родители привозили их на дорогих машинах, а я приезжала на автобусе в футболке с Суперменом и юбке в горошек – я из них не вылезала. В тот год надо мной здорово потешались. – Я улыбнулась, надеясь развеселить Дэна, но он смотрел на меня с недоумением.

– Зачем же ты продолжала в этом ходить? – Он снова намотал спагетти на вилку.

Я вытаращилась на него:

– Потому что я – это я. И мне было десять лет. В моде я ничего не смыслила.

– Просто, по-моему, ты бы избежала ненужных проблем, если бы вела себя как все, – пожал он плечами. – Хотя, возможно, чего-то не улавливаю. К чему вообще ты об этом сегодня вспомнила?

– Не знаю, – еле выговорила я. – Подумала, хорошо бы нам больше узнать друг о друге.

Он еще раз пожал плечами и занялся едой, а у меня аппетит пропал начисто. Ковыряясь в тарелке, я старалась не думать, как рассказала Патрику о своем первом конфликте с модой и о том, какие проблемы доставлял мне в пятом классе мой любимый наряд. На следующий день Патрик принес мне футболку с Суперменом: «Помни, что ты всегда должна оставаться собой, ни на кого не оглядываясь, – сказал он. – Ты – самый прекрасный и самый невероятный человек во всем мире».

* * *

В тот вечер Дэн сидел в гостиной и отвечал на письма, а я улеглась с ноутбуком в постель и снова заглянула на сайт американского языка глухонемых. Ровно в 22:30 Дэн вошел в спальню и застал меня в тот момент, когда я изображала пальцами фразу: «Я люблю тебя больше Солнца и Луны».

– Что ты делаешь? – удивился он.

– Ничего, – ответила я и захлопнула ноут.

– Это язык глухонемых? – Он кивком указал на мои руки. – Ты учишься объясняться жестами?

– Да…

– Чего вдруг?

– У меня новый пациент. – Ложь вырвалась сама собой, и, когда я услышала эти слова, переигрывать было поздно.

Он рассмеялся:

– Ты же музыкальный терапевт. Как ты собираешься заниматься с глухим ребенком?

Я подавила приступ раздражения. В конце концов, неспециалист не обязан знать, что глухие тоже могут играть на музыкальных инструментах, они чувствуют вибрацию и следуют визуальным подсказкам.

– Ничего необычного в музыкальной терапии для глухих нет, – сказала я Дэну. – Даже тугоухие дети обычно имеют остаточный слух.

– А потом отправишься смотреть на звезды со слепыми.

– Наверняка есть и для этого какой-то способ, – парировала я. – Созвездия азбукой Брайля, что-нибудь такое. Даже инвалид должен ощущать все краски жизни.

– Но музыка для глухих? Для глухих, Кейт? Ты что?

– Музыка – не только то, что слышишь ушами.

– Теперь ты выражаешься в стиле этих чокнутых – философия нью-эйдж и так далее.

Я тихонько фыркнула.

– Я выражаюсь как музыкальный терапевт, который хочет попробовать что-то новое.

Однако мне ничего не было известно о возможностях музыкальной терапии для глухих и слабослышащих детей. Надо бы разобраться, как только найдется время. Хотя, пожалуй, это глупо. Прочесывать специальные журналы в поисках информации о музыкальной терапии для глухих – спрашивается, ради чего? Чтобы поиграть Ханне на гитаре, если она и Патрик приснятся мне вновь? Чистое безумие, даже на мой пристрастный взгляд.