Океания. Остров бездельников - Уилл Рэндалл Страница 17

Одним из отряженных мне в помощники оказался Стэнли, который потом превратился в моего постоянного, вечно улыбчивого компаньона, а другим — его приятель Дадли Смол Смол Том; не просто Дадли Смол Том, а Дадли Смол Смол Том.

У обитателей Соломоновых островов существует дурацкая привычка передавать не только имена и прозвища из поколения в поколение, как это присуще американцам, например Чак Лопата Третий, но и называть представителей совершенно разных семей одними и теми же именами. Так, в Мендали жили четыре Джорджа Луты разного возраста. Естественно, это приводило к страшной путанице, и, чтобы различать их, использовались определения: Длинный Джордж или Старый Джордж. Однако, поскольку в деревне один Дадли Маленький Том уже застолбил себе имя, то пацана, не имевшего других ярких отличий за исключением возраста, прозвали Дадли Маленький Маленький Том.

Сам он, к сожалению, даже не догадывался об этом, поскольку был глухонемым. Однако этот изъян нисколько не мешал ему наслаждаться жизнью. Его физиономия, украшенная образами восходящего солнца, которые еще в раннем детстве ему вытатуировали острыми шипами кокосовых пальм любящие родители, расплывается в улыбке при виде меня. Он вскакивает, чтобы пожать руку, и бормочет какое-то нечленораздельное приветствие.

Через пару часов «подготовки», заключающейся в том, что мы не двигаемся с места и, поглаживая деревянное каноэ, восхищаемся его изяществом, я и мои проводники забираемся в лодку, чтобы отправиться в путь. Стэнли при этом работает переводчиком и ответственным руководителем группы.

Я усаживаюсь посередине крохотного суденышка и задумчиво начинаю грести своим веслом, в то время как парни заставляют лодку двигаться с бешеной скоростью по тихим водам лагуны.

Мы пересекаем залив, огибаем мыс и, продравшись через камуфляж серых колких листьев, нависающих над прозрачной водой, незаметно углубляемся в русло потайной речки, которая кишмя кишит какими-то доисторическими рыбинами, огромные плоские рты которых украшены усами, свисающими с обеих сторон. У берегов снуют огромные ленивые раки, которые щелкают своими клешнями при виде нас и вновь погружают их в ил в поисках беспозвоночных.

Нос каноэ врезается в богатый коричневый гумус речного берега, и мы начинаем пробираться сквозь лианы, свисающие с неба, все больше углубляясь в буш. Меня обуревает непреодолимое желание вцепиться в одну из лохматых лиан, с диким криком перемахнуть через узкую речку и с треском грохнуться о землю, оглашая пространство нечеловеческими воплями. Однако я сдерживаю себя, и мы продолжаем двигаться дальше.

Постепенно передо мной открывается вся грандиозность событий, которые происходили в этих джунглях полвека тому назад, смысл которых становится мне понятным лишь со временем. Ведь этот тихий уголок когда-то оказался в эпицентре одного из величайших сражений Второй мировой войны. Сначала сюда вторглись японцы, а затем американцы, горевшие желанием уничтожить друг друга. Природа, жестоко растоптанная в 1940-х сапогами, производившимися на лучших обувных фабриках Арканзаса и Окинавы, только теперь восстанавливала свой нормальный цикл увядания и воспроизводства. Мы то и дело задерживались, чтобы рассмотреть останки старого танка, джипа или грузовика. Один из пацанов запрыгивал на водительское место металлического скелета и принимался беззаботно крутить руль, а другой, на мгновение исчезнув из виду, вновь появлялся на башне танка или за поросшим мхом и проржавевшим пулеметом. Побеги растений опутывали окошки, а из решеток радиаторов выглядывали изящные орхидеи. Сгнившая резина превратилась в черную пыль, проржавевшие маслосборники и двигатели успели изрыгнуть свое содержимое. В роще тиковых деревьев перпендикулярно стоит фюзеляж аэроплана как металлический тотемный столб. Гниющая листва усеяна хлопьями серой краски, однако определить, с кем здесь произошла катастрофа, практически невозможно. Неудивительно, что отличительные признаки полностью отсутствуют, как и передняя часть самолета.

Американцы, спешившие изгнать японцев из Мунды, оставили после себя кучи хлама. Джунгли усеяны жестяными банками (с рваными отверстиями от пуль), касками, пронизанными смертельными дырами, горами зеленой амуниции и пустыми бутылками из-под кока-колы, на донышке которых выбито название штата, где они были произведены. В какой бы части Соломоновых островов я ни оказывался, повсюду обнаруживал останки того сражения, вследствие которого война на Востоке начала клониться к своему окончательному завершению.

Вернувшись в каноэ под лучами палящего солнца, мы отправляемся в дальнейшее плавание вдоль рифа от одного крохотного островка к другому. Причаливаем к очередному из них, и мои спутники с гордым видом ведут меня между заржавленных нефтяных канистр к останкам древнего галеона. Его стены изъедены тропическими дождями и циклонами, та же участь явно ожидает и хрупкие проржавевшие прутья, и лишь зацементированным в кораллах отпечаткам ног суждено остаться навеки. Смол Смол Том принимает известную позу, и на мгновение меня охватывает ужас, что он собирается приступить к конкретной демонстрации.

— Большой мериканский человек Кинеди пользовался этой дыркой, — сообщает Стэнли, а сидящий на корточках Том энергично кивает головой.

Я тоже киваю в полном недоумении. Лишь позднее мне становится известно, что таковы были «военные удобства» Джона Ф. Кеннеди, и я знакомлюсь с историей его жизни на острове Лумбариа, где он мог распроститься с жизнью гораздо раньше, чем это произошло на самом деле.

Когда мы возвращаемся на Рандуву, Стэнли и Смол Смол Том отводят меня в джунгли, где они выстроили дамбы и тайные укрытия. Они показывают мне медовые соты, сооруженные термитами, и рассказывают, как можно полакомиться медом так, чтобы не съели тебя самого. Они вскрывают скорлупу орехов нгали и профессионально раскалывают ракушки. Обмотав лианы вокруг щиколоток, чтобы лучше держаться за ствол, ловко взбираются по кокосовым пальмам и обрубают плоды с помощью мачете или ножа, а спустившись вниз, одним ударом рассекают орехи на половинки. А потом мы сидим под самыми высокими деревьями в мире и, пользуясь ложечками, вырезанными из гладкой зеленой кожуры, выедаем сладкое студенистое содержимое.

И все это происходит тогда, когда мои провожатые точно должны быть в школе, — но это я осознаю лишь по возвращении домой.

Они выскальзывают из каноэ и исчезают за хижинами, оставив меня один на один с внушительной фигурой Этель, сестры Эллен, которая является учительницей начальных классов.

— Давай я покажу тебе плантацию, — приходит мне на помощь Лута. — Там мы работали раньше.

Мы отправляемся по тропе, петляющей рядом с ручьем, однако вскоре я понимаю, что для Луты этот путь становится путешествием в прошлое. Мы оказываемся среди ровных рядов кокосовых пальм, которые когда-то окружала по-английски идеально постриженная трава. Теперь она разрослась и превратилась в непроходимую чащу, окружающую нас со всех сторон и достигающую высоты человеческого роста. На земле среди переплетшейся растительности я замечаю полусгнившие коричневые кокосовые орехи, некоторые из которых уже проросли и пустили побеги, пробивающиеся к солнцу.