Мальчики-мальчишки - Наталья Горская Страница 17

– Сладкий, когда мы в церковь поедем? – спросила Надька, легко опрокинув в себя бокал вина.

– Едем, цыпа! Все смарагды и яхонты будут твоими! – Горнист сделал широкий жест рукой и спросил меня: – Может, тебя до дому довезти, пионерка?

– Не-а, я пройтись хочу.

Я пришла домой, а родители сразу запеленговали запах вина.

– Мать, а мать, – в шутку негодовал отец. – Дочурка-то наша пила где-то. Вот, вырастили дочу: навеселе домой приходит, студентка-комсомолка.

– Это Трубачёв женится и всем наливает, – ответила мама.

– Да знаю я. Вон они к Арнольду пристали, – сказал отец, глядя в окно.

С улицы раздавались пьяные хохот и возгласы «пей до дна! пей до дна!». Это наш мэр навещал бывшую супругу, которая жила в нашем подъезде, и здесь-то его и подкараулили люди Горниста.

Так же шумно и весело он отмечал теперь свой День ангела седьмого октября, на что некоторые бабульки ворчали, но так, чтобы Трубачёв не услышал:

– Чёрту служат, а Богу поклоняются. Ведь ведут себя страшнее дьявола, а с ангелами всё ж таки дружбу водят. Вот времена-то настали!

Когда из его банды кто-нибудь погибал, то объявлялся негласный траур на несколько дней с прекращением всяких дискотек и увеселительных мероприятий в посёлке и окрестностях. Никто против этого не возражал, потому что рядовым гражданам и так было не до веселья. Но похороны этих мальчиков проводились так шумно, что больше напоминали праздник. Погибшего обязательно, как уже можно догадаться, пышно отпевали в церкви.

Горнист построил себе роскошный дом на бывшем совхозном поле, где раньше даже партийные боссы не могли выхлопотать себе самый маленький огородик. Место это было хорошо тем, что никогда не заливалось водой во время весеннего паводка. Дело в том, что речка наша извивается в границах города, как синусоида, и если уровень воды в ней немного повышается, то на месте этой синусоиды образуется сплошная полоса воды, поэтому во многих домах у реки к весне готовят лодки. А совхозное поле никогда не заливает, поэтому Горнист именно там построил свой особняк, который был выше и краше, чем дом самого Арнольда Тимофеевича, из-за чего тот тайно, но всё-таки переживал. Теперь в каждом городке, посёлочке и даже деревеньке появилась своя местная Рублёвка, которая усердно застраивалась домами в новомодном архитектурном стиле «чей терем выше». Вот и на нашем бывшем неприкосновенном совхозном поле повырастали особнячки начальника ГАИ, директора рынка, племянника местной «королевы бензоколонки», внука бывшего инструктора райкома КПСС и прочих важных единиц общества. Старожилы щурились:

– Ничего, пусть отстраиваются: будет что экспроприировать.

В целом всё было чинно и тихо, но у дома Горниста частенько по ночам гуляли развесёлые компании. Они палили в воздух сигнальными ракетами, жгли фейерверки и с превеликим визгом купались в реке.

Волков же, которого с лёгкой руки Горниста стали называть Вожатым, вёл себя очень тихо и не любил Трубачёва за его склонность к эпатажу, показной и потому неестественной религиозности, сору деньгами и разным дешёвым распальцовкам. Он никогда не сидел в тюрьме и, как сам говорил, не собирался этого делать, невзирая на расхожую русскую пословицу про зарок от сумы и тюрьмы. Поговорка эта, кстати, лучше всего иллюстрирует вечную зыбкость и двоякость жизни в России в экономическом и юридическом отношении. Мол, как осмотрительно и законопослушно себя не веди, а всё одно: можешь в любой момент обнищать или загреметь на нары. И среди его людей уголовников было мало, поэтому нравы зоны в его банде, больше похожей на армию, не прижились. Как ни странно это покажется, но был он человеком весьма начитанным и даже успел до начала своей бандитской карьеры закончить один из технических вузов Ленинграда. Изъяснялся исключительно на правильном, чуть ли не литературном русском языке, чего раньше никто и не заметил бы, но теперь на фоне повальной «блатомании» такая черта стала обращать на себя внимание. Он вообще умудрялся соединять в себе какие-то несоединимые качества: был хладнокровным и крайне вспыльчивым одновременно, был главарём и в то же время совершенно не тяготел к лидерству. Говорили, что обожает своих жену и детей, и в то же время мог выбить душу из чужой жены каким-нибудь страшным способом на глазах у её осипших от крика ужаса детей. Горнист побаивался Вожатого, говорил, что тот не только любит книжки читать, но и в своё время научился у моджахедов подкрадываться к людям незаметно, так что и не знаешь, с какой стороны его ждать.

Первая серьёзная их стычка произошла, когда оба положили глаз на местный деревообрабатывающий комбинат. Горнист захотел взять с комбината оброк, но выяснилось, что тот уже находится «под крылом» Вожатого. После этого директора комбината нашли мёртвым со следами пыток. Эксперт заключил, что покойному вставляли в задний проход раскалённый паяльник. Через несколько дней Горнист обнаружил на пороге своего дома тех, кто убивал директора комбината. Их было трое, они были мертвы, и каждому было вставлено по паяльнику в известное место. Вот тут-то и началась нешуточная война, в которой за каждого убитого из банды Вожатого Горнист получал по три трупа из своих, которых он неизменно находил на пороге своего дома в растерзанном виде, что крайне негативно влияло на психику его жён.

Горнист понял, что враждовать с бандой Вожатого бессмысленно, и «забил ему стрелку». Встреча состоялась у заброшенного железнодорожного переезда, где братьям Колупаевым в ту ночь приспичило воровать контактный провод. Они-то и поведали всему городу о разговоре двух авторитетов.

– Наглеешь, малыш, наглеешь, – начал беседу Вожатый.

– Да чё ты гонишь-то? – Горнист ерепенился, но голос его дрожал, потому что он боялся непредсказуемости Вожатого. – Я не в теме был, что ты комбинат крышуешь…

– Нормально со мной разговаривай, горнист-баянист! Чего ты из себя блатного-то корчишь, шкет? В пионерские годы в самодеятельности не наигрался? Псалмы в церкви поёшь, Ветхий Завет на публике кусками цитируешь, а как же «не убий, не укради», а, Слава? – Вожатый пружинисто ходил кругами вокруг бледного и неподвижного Горниста и насмешливо его обсуждал. – Нестыковочка выходит. Тоже мне, царь Соломон новоявленный! «Мы все глядим в Наполеоны», мальчик. У нас у всех амбиций полная жопа, а в голове-то пусто… На комбинат не нацеливайся, или от тебя даже хоронить будет нечего, Мальчиш-Кибальчиш. А если ещё раз при мне будешь пальцы веером гнуть, я их тебе в противоестественное положение выверну.

– Я тоже на комбинат право имею, – обиженно сказал Горнист: чувствовалось, что ему уже трудно подбирать слова без фени. – Если ты не уступишь, то я…

– О-хо-хо! Мне твои угрозы, как месть кота Леопольда, горнист-трубочист. Смотри, мальчонка, не искушай меня без нужды, а не то ноги вырву и в уши вставлю, – спокойно произнёс Вожатый тоном строгого папы, который собирается пожурить своего неразумного сына.

Они ещё о чём-то говорили – братья Колупаевы не очень хорошо разбирались во всяких терминах о посредничестве в разных делах, – но в конце концов расстались довольно-таки мирно.