Калки - Гор Видал Страница 17

В отеле меня ждала записка Лакшми: «В десять часов утра за вами придет машина и отвезет вас в ашрам». Вместо подписи она нарисовала цветок лотоса.

Однако машина приехала не в десять утра, а в полдень. В результате меня снова перехватил доктор Ашок, который сегодня был менее приторным и скользким, чем обычно. И руки у него дрожали. Ломка?

Когда я вышла на террасу перед отелем, доктор Ашок отделился от группы американских тайных агентов (или ротарианцев [13], или торговцев) и поздоровался со мной по-китайски.

Я сказала ему, что не знаю китайского. Он извинился. А затем сделал очередное грязное предложение. Он хотел снабдить меня приспособлением, с помощью которого все сказанное в ашраме было бы слышно в штаб-квартире ЦРУ, располагавшейся в симпатичном деловом центре Катманду. Я отказалась. Похоже, доктора Ашока это ничуть не удивило. Все происшедшее окончательно убедило меня, что он рехнулся.

Я распрощалась с ним. Села за столик. Заказала чай, который не несли целую вечность. Следила за толпами японских туристов, которые сновали через улицу и фотографировали друг друга. Возилась с плохо работавшим диктофоном. Все это время на моем лице было крупно написано: «Близко не подходить».

Приехала машина из ашрама. Шофер был непальцем. Я была уверена, что меня похищают. Почему-то в Гималаях пышно цвела паранойя. Я видела себя прикованной к горе Эверест, где меня по очереди насилуют шайки «снежных людей», которым помогают странного вида шерпы.

Окраины Катманду были такими же, как все окраины в мире, иными словами — уродливыми, запущенными, беспорядочно разбросанными метастазами цементных блоков. Но за городом раскинулись зеленые холмы, и в хорошую погоду (которой сегодня, увы, не было) отсюда можно было видеть Гималаи, похожие на сверкающие глыбы кварца и хрусталя.

Я терпеть не могу книжные описания. С какой стати мне вздумалось описывать Непал? Наверно, потому что он действительно был неожиданным и ни на что не похожим.

В старых кварталах Катманду дома были сложены из темно-красного кирпича и напоминали джорджтаунские [14]особняки восемнадцатого-девятнадцатого веков. Правда, у непальских домов были маленькие решетчатые окна, резные балки и острые крыши из желтой черепицы, которые нависали над узкими улицами… Впрочем, это я уже описала. Я убеждена, что на смену миллионам страниц описательной прозы, которые никто никогда не читает, пришли миллионы километров любительских фильмов, которые никто никогда не смотрит. Мои любимые Дидро, Вольтер, Паскаль почти ничего не описывали. С другой стороны, Г. В. Вейсу нравилось на каждой странице упоминать величественные горы, журчащие ручьи и бесплодные пустыни. И небо над головой. Ни в коем случае не под ногами. И не где-то в стороне.

Я доехала до ашрама в целости и сохранности. Ашрам представлял собой просторный особняк из красного кирпича, стоявший посреди высоких деревьев с перистыми листьями. Доктор Ашок был прав. Дом оказался очень красивым. Вход охраняли двое непальских полицейских. Похоже, они нервничали.

Навстречу мне вышла Джеральдина. Полицейские посмотрели сначала на нее, потом на меня. Причем довольно враждебно. Моя паранойя крепчала с каждой минутой. После шумного веселья в чайном домике «Голубая луна» и попытки взорвать «Гаруду» я перестала быть неустрашимой и легендарной Тедди.

— Пранам, Тедди.

Я ответила тем же.

На Джеральдине было зеленое шелковое сари, лишь ярче подчеркнувшее рыжие волосы. Она мне нравилась. Но мое сердце принадлежало Лакшми, перефразируя любимую песню Арлен, относившуюся к далеким сороковым годам.

Мы вместе вошли в длинную комнату с темными балками из резного тика. Эффект был неожиданный. На мгновение мне показалось, что я снова в Лос-Анджелесе, в гостиной неоколониального испанского стиля, последнем прибежище тех принадлежащих к моему поколению домашних хозяек, которые терпеть не могли стиль «французская провинция». Я в свою бытность домашней хозяйкой строго придерживалась стиля «баухауз» [15]. Хотя Эрл-младший был убежденным «французским провинциалом».