Пфитц - Эндрю Крами Страница 17

ГРАФ. Что еще раз доказывает, что если даже ты не врешь, врал твой отец.

ПФИТЦ. Простите великодушно, герр граф, но вам бы не стоило выдвигать столь тяжких обвинений. Если мой отец и изменял некоторые малозначительные подробности, то лишь с целью поддержать интерес аудитории, ибо нет никакого смысла рассказывать точь-в-точь ту же самую историю вторично, а по десятому разу — так и подавно.

ГРАФ. Именно что есть — если, конечно, рассказчик понимает разницу между фактами и вымыслом.

ПФИТЦ. По моему, герр граф, опыту, такой разницы не существует вовсе. Реальны ли события, о которых мой отец рассказывал мне, а я, с его слов, вам? Или, может статься, мы сами — не более чем вымысел в некой большой истории? Подобные вопросы слишком тонки для моего понимания.

ГРАФ. Не пытайся сбить меня с толку своими философствованиями. Насколько я помню, ты намеревался рассказать мне историю про графа, или там полковника, который провел ночь в комнате, соседней с той, где спала девушка по имени Лиза…

ПФИТЦ. Так вот, ночью этот граф или полковник решает встать с постели…

ГРАФ. Чтобы облегчиться…

ПФИТЦ. И по возвращении оказывается не в той спальне? Вот тут, герр граф, вы совершенно ошибаетесь. Это не та история, в которую попал мой отец невесть сколько лет тому назад, и было бы воистину невероятным совпадением, попади он все-таки в нее.

Далее Пфитц рассказал, как его отец Ганс был настолько утомлен длительным переходом, что уснул буквально в то же мгновение, как опустился на жесткий холодный пол. Через какое-то время он проснулся от дикого грохота. Пока до смерти напуганный Ганс соображал, в чем тут дело, грохот повторился, дом заходил ходуном и озарился вспышкой — где-то снаружи стреляли из пушек. Как выяснилось позднее, расположившийся на ночевку полк подвергся нападению вражеских солдат, не знавших, по-видимому, что до начала битвы остаются еще сутки с лишним, да и произойдет она не в этой безвестной деревушке, а под Брюнневальдом. Солдат этих было раз-два и обчелся, однако они бесчестнейшим образом и в вопиющем противоречии с международными законами застали соратников Ганса врасплох, спящими, а потому повергли их в полное смятение. Вскоре один из сараев уже пылал, выскочившие из него солдаты беспорядочно метались, исполненные уверенности, что на них напала не иначе как целая армия. Ганс благоразумно остался в доме; дрожа от страха и холода, он наблюдал за этими кошмарными событиями через щелку между занавесками. Ничего не понимающие солдаты палили в своих же товарищей, что еще больше усиливало сумятицу. В конечном итоге полк разгромил сам себя наголову и поверг свои жалкие остатки в паническое бегство — уцелевшие солдаты попрятались по окрестным лесам, да так там и сгинули.

Ганс впервые стал непосредственным свидетелем военных действий и, как нетрудно понять, не очень вдохновился увиденным. Мало-помалу грохот самоубийственного сражения (оно продолжалось около получаса) стих, оставив после себя кисловатый запах пороха и жуткую, какую-то нереальную тишину. За все это время полковник так и не появился; по некотором размышлении Ганс решил посмотреть, что это там с ним. Он подошел к лестнице и прислушался, но сверху не доносилось ни звука. Тогда он начал осторожно, не зажигая света, подниматься наверх. Он допускал даже самое худшее: вдруг страшные враги, столь быстро и безжалостно разгромившие его полк, успели уже захватить этот крестьянский дом и теперь в каждой комнате, в каждом углу, притаились кровожадные, до зубов вооруженные солдаты?

Ступенька за ступенькой преодолев лестницу, Ганс увидел три двери. Он подкрался к ближайшей из них, прислушался, ничего не услышал и потянул за ручку. В комнате не было никого, только пустая кровать, сброшенное на пол одеяло и стул, на котором лежала аккуратно свернутая шинель полковника. Ганс вышел в коридор и приложил ухо ко второй, столь же массивной, как и первая, двери. На этот раз он различил еле слышный ритмичный звук, похожий на поскрипывание ворот, раскачиваемых туда-сюда легким ветерком. Он заглянул внутрь и увидел хозяйку дома; глухая старуха крепко спала, лежа на спине и тихо похрапывая. Непроверенной оставалась только одна, третья дверь. Ганс подошел к ней, дрожа от нелегких предчувствий. Полковник и Лиза так и оставались необнаруженными; если они живы, то находятся там, за этой дверью. Но если враги успели проникнуть в дом — какая сцена может открыться его глазам?

ГРАФ. И ты продолжаешь утверждать, что все это не имеет ни малейшего отношения к событиям прошлой ночи? Полковник покинул свою комнату и перебрался в Лизину. Ну и что же ты намерен рассказать мне дальше? Что Лиза ушла куда-то там еще?

ПФИТЦ. А что, прошлой ночью так оно и было?

ГРАФ. Ты прекрасно знаешь, как все было прошлой ночью. Я встал, чтобы облегчиться…

ПФИТЦ. А ночной вазы там не было?

ГРАФ. Не было и в помине. Кошмарное упущение, соответствующее общей обстановке в этом убогом трактире. Поэтому я отправился на поиски уборной.

ПФИТЦ. А не найдя таковой, решили вернуться в свою комнату.

ГРАФ. Да, как я и говорил тебе ранее.

ПФИТЦ. А вам что, уже не хотелось больше облегчиться?

ГРАФ. Потребность как-то притупилась. Мне уже хотелось одного — снова лечь и уснуть. Однако в темноте и неразберихе, будучи незнакомым с расположением комнат…

ПФИТЦ. Вы попали не в ту, в какую надо, и не осознавали этого до того момента, когда обнаружили, что в кровати есть, кроме вас, кто-то еще. Ошибка легко объяснимая и вполне простительная. Но позвольте мне закончить историю злоключений моего отца.

Ганс подошел к последней двери и прислушался. Ни звука. В конце концов Ганс решился: он начал осторожно поворачивать ручку, а когда услышал легкий щелчок высвободившегося язычка, медленно, со страхом приоткрыл дверь. Сквозь медленно расширяющуюся щель его глазам предстало ужасающее зрелище: полковник (вернее труп полковника) лежал на полу лицом вверх; из его груди, прямо вверх, торчала его собственная шпага. Лиза сидела на краю своей кровати, ее руки и ночная рубашка были обильно измазаны кровью. Эта картина не нуждалась в пояснениях — смысл произошедшего был ясен без слов. Защищая себя от поползновений полковника, Лиза была вынуждена повернуть против него его собственное оружие.

ГРАФ. Да никак ты вознамерился убить меня в этой своей байке? Это попахивает предательством.

ПФИТЦ. Но это же отнюдь не ваша история, но история моего отца. Будь это ваша история, все могло бы повернуться совсем иначе. Когда Ганс открывал эту дверь, что бы вы ожидали там увидеть? Полковника в объятиях Лизы? Или вы предпочли бы, чтобы полковник лежал на этой кровати один, спал без задних ног, а оказавшаяся лунатичкой Лиза разгуливала бы где-нибудь по крыше? Или вы ожидали увидеть Лизу одну, а полковник вышел бы, со все тем же намерением облегчиться, во двор, оказался бы в самой гуще завязавшегося вскоре сражения и продемонстрировал в нем чудеса доблести?

ГРАФ. Любая из этих историй была бы предпочтительней прискорбной и бесславной смерти полковника.