Семейная реликвия. Месть нерукотворная - Елена Зевелева Страница 17

Так. Так. Это тоже интересно. И даже очень. «Картограф И. Георги, наблюдая жизнь яицких казаков, заметил, что казаки здоровые, бодрые и сильные люди… Необузданны… Решительны и смелы».

Ищем дальше. Вот интересно. Это уже личность широко известная. Даже со школьной скамьи по «Слепому музыканту». Владимир Короленко — писатель и публицист, человек по-настоящему демократических убеждений, истинный гуманист, которого после его замечательных публичных выступлений по поводу сфабрикованного царским правительством так называемого «дела Бейлиса» в России стали называть чуть ли не совестью нации. Любопытно, что отмечает в нашем случае этот правозащитник. Смотрим. «Казак — человек особенный. Нет других таких. У него и речь, и поведение, и даже выходка другая. Да, казачий строй выработал свой, особенный человеческий тип». Очень, очень интересно. Видимо, так оно и есть. Почему же я раньше-то не занялась этим вопросом. Все некогда и некогда. «Суета все. Суета сует и всяческое томление духа, — вспомнила Ольга многократно повторяемые другом мужа — философом от рождения Сашкой Золотариком — слова неизвестно где и как им заимствованные».

«Вот и покойная бабушка, Надежда Васильевна, — подумала она, — не раз, вспоминая о дореволюционном житье-бытье в Оренбурге, говорила о казаках примерно то же самое. Помнила она, например, как их, маленьких девочек, не раз возили на родину ее матери, в станицу Наследницкая. Там, по ее словам, царили строгие, даже патриархальные нравы. Мать и сама, по ее рассказам, одевалась во время этих визитов не по-городскому. Вспоминала Надежда Васильевна, как и их, своих дочек, мать в таких случаях специально одевала очень скромно. И то, что жившие там их родственники — мальчишки-станишники — чуть ли не с 6 лет отменно держались в седле. А девочки ходили в фартуках с привязанными к ним мешочками с козьим пухом. Почему? Да потому, что с малолетства вязали. А иначе откуда бы взялось искусство создавать знаменитые оренбургские платки?! Все к тому же знали грамоту. Многие учились в церковно-приходском училище в Орске, вовсе не считая это, как некоторые, каким-либо достижением».

Ольга протянула руку и взяла с полки темно-зеленую старинную книжечку.

«Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа и Псалтирь», изданный синодальной типографией Санкт-Петербурга в 1912 году. На первой ее странице прочла вслух выведенные каллиграфическим почерком слова: «Ищите прежде всего царства Божия и правды Его и Это все приложится вам» (Матф. VI, 33). И ниже. «Для укрепления в вере и благочестии, для просвещения ума и сердца словом Божественной истины дана сия Св. книга окончившей курс воспитаннице Оренбургской частной женской гимназии М. Д. Комаровой-Калмаковой Агаповой Надежде».

Далее шли подписи Дионисия, епископа Челябинского, начальницы гимназии — М. Комаровой-Калмаковой, законоучителя протоиерея Петра Сысуева. И дата: «Июня 3 дня 1914 года».

— Так. Откроем на любой странице и прочитаем наугад. Вот, например. Страница 273. Что тут? «Второе послание от Петра». Глава 3, стих 4. «И говорящие: „где обетование пришествия Его? Ибо съ тех поръ, какъ стали умирать отцы, отъ начала творения, все остается такъ же“. Да, что ни говори, а просто в яблочко! Не в бровь, а в глаз. Лучше не скажешь. Истина, она всегда истиной и будет».

— А вот и еще. Рядом на странице 272. Ага! То же самое «Второе Послание от Петра». Но уже глава 2, а стих 13. «Они получатъ возмездие за беззаконие: ибо они полагаютъ удовольствие во вседневной роскоши; срамники и осквернители, они наслаждаются обманами своими, пиршествуя съ вами».

«Надо бы непременно посоветовать зятю, богохульнику Иннокентию, почитать это послание, — подумала Ольга, сама впервые прочтя его. — Да и мне неплохо было бы почаще в Библию и Евангелие заглядывать».

Уже много лет в храм Ольга ходила регулярно. Как минимум раз, а то и два в неделю. Нравилось ей и проповедь послушать, и помолиться, и свечки за здравие и за упокой поставить, да и записки написать… Во всем этом было что-то таинственное, высокое, да и сугубо человеческое тоже. Она даже вспомнила, как в старые советские времена по специальному приглашению Совета по делам религий — был такой — с мужем ходили в замечательную церквушку близ консерватории на Пасху. И как ее родители в то время, будто черт ладана, боялись даже этих, практически официальных походов. Думали, что их будут фотографировать, а потом снимки в партком направят. Времена изменились. Она с огромным удовольствием стала посещать отреставрированный храм, находящийся прямо через дорогу от ее дома.

Храм Архангела Михаила в Тропарево, на юго-западе, полуразвалившийся, с заколоченным огромными гвоздями входом, использовавшийся прежней властью исключительно как склад стройматериалов, прямо на ее глазах превратился в гордый, сияющий куполами красавец, всегда полный верующих. Место его расположения было выбрано старинным зодчим блестяще. Не зря в этом храме и бывший президент Ельцин с супругой не раз молился, и внука здесь же крестил. Да и вечный думец, то ли гений, то ли фигляр, превративший свою партию в настоящее современное коммерческое предприятие, Жириновский, именно этот храм выбрал для своего венчания, организованного им по самому высшему шоу-разряду и непререкаемым законам пиара.

Ольга подошла к окну и посмотрела через стекло на подсвеченные прожекторами золотые купола церкви. Кто знает, может именно отсюда смотрел на них оказавшийся в советском плену после Великой Отечественной итальянец в знаменитом фильме «Подсолнухи», которого блестяще сыграл тогда не кто-нибудь, а сам Марчелло Мастроянни? «Пожалуй, именно отсюда или с нашего балкона?» Она прекрасно помнила, как храм Михаила Архангела выглядел в те годы. Покосившиеся ржавые кресты на покрашенных зеленой армейской краской куполах, тоже ржавых, с непременно каркающими воронами на них. Облепленная старыми гнездами, как на картине Саврасова «Грачи прилетели», высохшая березка невдалеке, и загаженная птицами за долгие годы атеизма грязно-розовая колокольня, куда муж со своим товарищем из соседнего дома иногда во время воскресных прогулок в расположенный поблизости лес пытался иной раз заглянуть из интереса. Обычно происходило это ранней весной, когда еще лежал снег, но было уже заметно теплей. Потом, придя домой с морозца, вместе с Костей Шахмурадовым, тоже журналистом-международником, они рассказывали взахлеб за «рюмкой чая» о чудовищном впечатлении, которое на них производили обшарпанные, обгорелые стены, заменившие внутреннее убранство, заброшенный деревенский погост с проржавевшими крестами и поросшими мхом надгробиями и многое другое. Им даже удалось тогда выяснить, что именно сюда возили в свое время московские гусары на венчание невест, не получивших благословения на то своих родителей.

Она и не заметила, сидя за компьютером, что уже давно стемнело. Последние лучи заходящего солнца преломлялись на освещенных мощными прожекторами куполах храма. По переходу у светофора на вечернюю службу гуськом спешили люди. Времена изменились, а вера у людей, несмотря на столькие годы атеистического мракобесия, так и осталась нетронутой, непоколебимой. Хотя клялись все партии совершенно в обратном. «Редиски все. Снаружи красные, а внутри — белые», — вспомнила она одно из нетленных выражений отца всех времен и народов Иосифа Сталина, произнесенное им где-то в двадцатых годах на форуме партийных активистов из НКВД.