Обратный отсчет - Пол А. Тот Страница 17

– Азаль, куда ты его послала?

– На адрес твоей матери. Думала, что она перешлет.

– Моя мать даже донорскую почку не перешлет.

Я вытащил из кармана письмо, протянул ей.

– Ох, – сказала она. – Кто-то сильно тебя невзлюбил.

– Не ты ли? А вот еще. – Предъявил распечатку сообщения с электронной почты.

– Ух ты! Неужели ты думаешь, будто я это прислала?

– Не знаю, кто прислал. Явно кто-то из бывших подружек. Ты – бывшая подружка. Надо было проверить. Ты сама что бы сделала?

– Подумала бы на какого-нибудь ненормального.

– Кажется, все, кроме меня, спокойно относятся к смертельной угрозе.

– Кто – все? Визит ко мне не первый? Виделся с Мэри, как ее там…

– Да, сначала был у Мэри. Продвигаюсь в обратном порядке.

– Как она поживает?

– Еще не нашла Великого Гэтсби. [16]

– Последовательная цепочка.

– Что?

– Ничего. Что у тебя с лицом?

– Наткнулся на чей-то кулак.

– Устал? Хочешь еще поспать?

– Хочу душ принять. И во что-нибудь переодеться, если найдется.

– Наверно. Посмотрю, пока моешься.

Во второй раз в тот день я принял душ. На этот раз нечего было бояться, что кто-то заглянет, заметит у меня под ногами кипу одежды. Вода сильно хлестала, я как будто начинал все сначала в новой коже, с новыми мышцами. В плеске воды меньше думал о Рози, равно как и о сексе с другой женщиной. Чувствовал себя бесполым, еще не родившимся созданием. Может быть, это вода из реки Иордан – она перерождала меня, я в тот момент хорошо себя чувствовал. Только посмотрите, что сделал для Мэри. Вода меня дьявольски освежала, и я запел в скрипичном ключе любимое песнопение Рози:

Мы с тобой оба потеем и тужимся,

Тело ноет, болит, голова кружится.

Делай ставку, повышай залог,

Чуть напьешься, и за тобой щелкнет тюремный замок.

Устал я, опротивело мне пахать и пахать,

Устал от жизни, хотя и боюсь умирать.

А старушка река все течет и течет…

Азаль стукнула в дверь и сказала:

– Весьма глупо.

Она часто произносила подобные устаревшие фразы, вышедшие из употребления. Возрождала их. Они приобретали некую азальную магию ее неродного – второго – английского языка.

На дверце душа висело большое полотенце, словно она поджидала гостей. Я насухо вытерся. По-прежнему было прохладно, в ванной хлопотливо работал обогреватель. Я постоял перед ним – это лучше массажа, морских вод, полной пересадки тела.

Азаль открыла дверь, забросила одежду. Я надел красную рубашку-гольф, брюки цвета хаки, носки с рисунком из разноцветных ромбов, приняв вид шестидесятилетнего мужчины, имеющего мелкокалиберное оружие. Точней сказать, пистолет 9-го калибра.

Потом подумал – не в шестьдесят ли лет…

– Тебе идет папина одежда. Теперь я рада, что сохранила ее.

– Могла бы и мою сохранить.

– Отдала Армии спасения. Свои вещи здесь оставь. Я сегодня кое-куда иду и думаю взять тебя с собой. – И сказала куда.

– Хочешь, чтоб я в одежде твоего отца явился на его могилу?

– Какая ему разница? Он ее носить не может. Просто посмеется.

– Хочешь, чтоб я пошел на кладбище с сумкой на плече, полной клюшек для гольфа? Крикнул там: «Бью!»?

Она заплакала.

– Ты что?

– Он играл в гольф, когда это случилось.

Тут я вспомнил: сегодня годовщина его смерти. Из всех трехсот шестидесяти пяти распроклятых дней я выбрал именно этот. И только Азаль могла на поминки одеть меня в отцовский костюм для гольфа.

– Пошли, – сказал я, зная, что все равно согласился бы, даже если б сначала решился поспорить, – давай с этим покончим.

– Правда?

Мы направились к моей машине. «ЖОПА» сверкала на солнце.

– Прелестно.

– Куда ехать?

– В Слосон, на кладбище Святого Креста.

– Разве он не мусульманин?

– Сколько можно тебе объяснять, что он был светским человеком.

– Разве католицизм не секта?

– Просто езжай, Джонни, ладно?

Одна Азаль часто звала меня Джонни. За ее обычной речью стоял другой язык: из мультфильмов и комиксов, детский, любовный. Я догадывался, что это несветская особенность, приобретенная в частных католических школах, где она была единственной иранкой с черными волосами Ширли Темпл, [17]больше американка, чем девочки из Лос-Анджелеса, которым она велела называть ее Лайзой, чтобы никто не догадывался о ее происхождении.

Ведя машину, я задумался, нет ли у меня где-нибудь побочного отпрыска. Тут нет ничего невозможного. Я никогда особенно не трудился предохраняться, хотя меньше всего на свете желал стать отцом, даже если это означало хоть кем-нибудь стать. Я не мог поставить на ноги ни себя, ни покойника, ни, естественно, новорожденного. Не хватало определенного гена. Полагаю, к нынешнему времени правительство уже им меня обеспечило.

Мы пробирались в потоке машин, главным образом, с откидным верхом, до того импортных, что даже выхлопные трубы выбрасывали европейский табачный дым. Хайвеи: постоянно сбиваясь с пути в этом городе, я научился ориентироваться по Голливудским холмам. Не нашел бы дороги к квартире Азаль в Формозе, где мы жили в полной тайне. Мне никогда не позволялось отвечать на телефонные звонки из опасения, что позвонит ее мать, узнает о нашей совместной жизни. Мать была не менее соблазнительной, чем Азаль, ее голос плыл в воздухе, как ковер Аладдина. Я все думал, передается ли такой шарм по семейной линии или это национальная черта. Ломал над этим голову, стараясь отыскать путь к дому, где был официально зарегистрирован только один из нас.

– Странные были у нас отношения, – сказала Азаль, когда мы въехали собственно в Лос-Анджелес.

– Жизнь была тяжелая. Я тогда злой был.

– Нищий, хочешь сказать.

– Фактически, я и теперь на грани. Деньги не у меня – у жены. Даже не уверен, что и жена у меня еще есть.

– Я знала, что после меня ты женился. Кто она?

– Рози.

– Рози? Что она собой представляет?

– Около трехсот фунтов несчастья.

– Я спрашиваю, кто она по национальности?