Карманный атлас женщин - Сильвия Хутник Страница 17

Лекции и семинары начинались там во второй половине дня. Их посещал отец пани Марии, Марек Вахельберский. Дочка приходила за ним вечером с мамой, и они втроем возвращались в дом номер 104. Большой дом, с характерно скругленными углами. Квартира, где жила пани Мария, была на последнем этаже. Окна выходили на маленькую детскую площадку, которая теперь прячется от шумной улицы на задворках дома. Но перед войной рядом проходили трамвайные пути, так что площадка была чисто символической. Мальчишки постарше любили подложить железяку под идущий трамвай, а дети помладше играли в Щенсливском парке. Пани Мария тоже. Обычно по воскресеньям там бывало много народу. Мороженое из лотков, висевших на шее продавца, воздушные змеи, мячи, обручи, гоняемые по дорожкам прутиком. Благообразные родители и их бегающие и безумствующие дети. Так было даже в последнее воскресенье августа 1939 года. Исключительно хорошая погода, по радио диктор говорил о теплом континентальном воздухе, который не сразу, но прогонит слоистые облака. В 16.30 на стадионе Польской армии имени маршала Юзефа Пилсудского начался футбольный матч Польша— Венгрия. Несмотря на то что варшавяне копали рвы по всему городу, на трибунах собралось более двадцати тысяч болельщиков. Польша выиграла, люди думали, что точно так же они выиграют и войну.

Пани Мария помнит, что в тот день отец был чем-то очень взволнован и все время что-то шептал маме. Вечером они поссорились, и мама плакала в ванной. На ней было приталенное летнее платье. Платье она купила себе сама на день рождения в известном торговом доме братьев Яблковских. Утром все изменилось: нервы, плач, стояние во дворе и разговоры на улице.

Несколько дней спустя Опачевская была перекрыта баррикадами, доходившими точно до дома номер 104.

Девочка Мария сидела тогда в подвале и хотела пойти в школу. Ее не интересовали войны, стрельба и наваленные на землю доски. Она считала, что это какая-то шутка, что это просто военные учения. Что сейчас в мегафон задорно крикнут «конец учений» и можно будет вернуться наверх, в свою комнату, к своим книгам. Ей было пятнадцать лет, ее волосы были заплетены в толстую темную косу, длинную, почти до пояса. От скуки она расплетала и снова заплетала ее, тогда как женщины из их дома молились, плакали или сидели молча. Мужчины либо шли в армию, либо сказывались больными и тоже пристраивались в убежищах. Это было самое начало войны, в кладовках полно продуктов, атмосфера взвинченная. Страх смешивался с эмоциями, вызванными новой ситуацией. Позже это чувство должно было переродиться в болезненное отупение. Как только стихала стрельба, кто-то бежал наверх и приносил в подвал в корзинах яблоки, джем, оставшийся в квартире хлеб, а иногда и что-то сладенькое. Много выпивки. Когда сильно долбили, мать давала Марии вино и приказывала пить. Пей, детка, пей и ни о чем не думай, сейчас все это кончится. Пьяный подвал впадал в истерику или неестественную радость, граничащую с безумием. В голове шумело, ломило в висках.

Нас на этот раз засыплет или немного погодя? Внизу нельзя было оправляться, так что надо было выбегать в подъезд и присаживаться около перил. Всякий раз, делая пи-пи, можно было отправиться на тот свет.

Самое плохое случилось год спустя, когда семья Марии была вынуждена покинуть дом и переселиться в огороженный центр города. На Опачевскую они вернулись не скоро и только вдвоем с матерью.

В августе 1944 года [19]обитатели дома снова спустились в подвалы. Человек примерно семьдесят. В основном женщины и дети, потому что мужчины бегали с винтовками. Немцы бросили гранату, и все погибли. Пани Мария с матерью были в это время наверху: на минутку забежали взять кастрюлю у соседки. Так и остались стоять с этой кастрюлей и все слышали. Там внизу взрыв, шум, тишина. На войне так бывает: чудесное спасение, счастливый случай, неизвестно за что дарованный судьбой.

Это чудесное спасение-то и исковеркало Марии жизнь. С тех пор она ждала только смерти, мучилась угрызениями совести, что ее не размазало по стенам подвала. Как это так: соседка из пятой квартиры мертва, ее новорожденный ребенок мертв. Никто, кроме нее с матерью, не выжил. А по какому такому закону если уж гибнуть, то всем разом. И вместо того, чтобы бежать что есть мочи куда подальше или притвориться, что ее там не было, пани Мария зафиксировала в своем сознании стоп-кадр того дня, остановилась в том времени и не хотела больше никуда двигаться.

Потом им удалось спрятаться в квартире на первом этаже, но под конец восстания их загнали на территорию базара «Зеленяк», что был напротив. Бригады озверевшей Русской освободительной народной армии [20]под командованием Каминского [21]согнали жителей соседних домов на площадь. У водоразборной колонки толпились полумертвые от страха люди, которых время от времени забавы ради убивали солдаты. Умшлагплац [22]для гражданского населения Охоты.

Хуже всего — изнасилования. Даже трехлетним девочкам грозило. Власовцы ходили между людьми и выбирали. Чудовища: когда в их руки попадала женщина, ее сначала насиловали, а потом приканчивали. Немцы не насиловали, потому что не хотели смешивать расы. Несчастных волокли в ближайшую школу, где их истязали, а потом убивали. Под конец подожгли здание, в котором оставались тела девочек и женщин.

Из окон школы доносились нечеловеческие крики и вопли, которые парализовывали и без того напуганных людей, согнанных на площадь. Сидя за остывшим чаем, пани Мария вспоминает рыночную площадь, слышит эти крики и чувствует смерть тех девочек. Чувствует собственную смерть.

Она тоже чуть было не попала в руки солдат. Мать пани Марии держала дочку изо всех сил, но двое пьяных мужиков вырвали ее и утащили в ночь, а мать несколько раз ударили прикладом по голове. Из виска потекла кровь, женщина осела на землю, а дочь потащили в здание школы. И только случайное везение, маленький зазор между жизнью и смертью, стоп-кадр в фильме под названием «Война» позволил ей вырваться и смешаться с толпой, раствориться в ночной тьме. В отместку две другие девочки, одна из ее класса, были изнасилованы. Прямо на глазах их семей. И выражение глаз их матерей тоже возвращается в воспоминаниях за чаем. Как они вопили, как из последних сил бросались на мучителей. Совсем маленькие девчушки прятались под юбками женщин, крепко обхватив их ноги. Закрывали глаза, не дышали.

Что теперь с ними, если они вообще пережили войну? Всегда ли чувствуют боль в том месте?

Время на «Зеленяке» — это как если бы кто-то взял черный фломастер и водил им по листку до тех пор, пока не проделает дырку.