Дом на краю света - Майкл Каннингем Страница 17

Ну вот, опять не то сказала. «Тебя ждала» — вот как надо было ответить. Однако не спала я именно из-за книги. Неужели, чтобы исправить нашу жизнь, необходимо постоянно мелко подвирать? Я продолжала надеяться, что это не так.

Он шагнул в комнату, расстегивая рубашку, из-под которой показалась волосатая, с проседью грудь.

— Похоже, «Избавление» для Кливленда все-таки чересчур, — сказал он. — Уже звонили несколько возмущенных родителей.

— Я вообще не понимаю, зачем ты его заказал, — заметила я.

Он снял рубашку и, скомкав, сунул в корзину для белья. Капельки пота поблескивали у него под мышками. Когда он повернулся, я увидела у него на спине обильную растительность, напоминающую своими контурами карту Африки.

Нет! Сосредоточиться на его доброте, на его мягком юморе! На его стройной фигуре.

— Ты что? Мне крупно повезло, — сказал он. — Это же будущий чемпион проката. На семичасовом зал был заполнен почти на три четверти.

— Ясно, — сказала я.

Я положила книгу на ночной столик. Получился глуховатый, но удивительно звучный хлопок.

Он снял брюки. Будь я другим человеком, я бы весело сказала: «Дорогой, пожалуйста, сначала снимай носки, а потом — брюки. Мужчина в трусах и черных носках — это невыносимо!»

Но я была тем, чем была. Нед аккуратно повесил брюки и какое-то время стоял в трусах и темных эластичных носках. Почему-то он упорно покупал именно такие носки, хотя от них у него уже вытерлись волосы на голенях и, когда он их снимал, на коже оставался красноватый узорчатый отпечаток.

Он надел штаны от пижамы поверх трусов и только тогда присел на край кровати, чтобы стянуть носки. Нед редко бывал совсем голым, разве что в ванной.

— Уф, — выдохнул он. — Как же я вымотался!

Я дотронулась до его потной спины. Он вздрогнул.

— Не бойся, — сказала я. — Я с самыми добрыми намерениями.

— «Нервная Нелли», — улыбнулся он.

— Сегодня Джонатан привел нового приятеля. Ты бы его видел.

— Что, еще хуже Адама? — спросил он.

— Намного. Только совсем в другом роде. В этом есть что-то пугающее.

— То есть?

— Ну, он какой-то немытый. Настороженный. И впечатление такое, что дома его вообще не кормят.

Нед покачал головой.

— Знаешь, — сказал он, — по-моему, не надо вмешиваться. Джонни сам с ними разберется.

Я почувствовала, что во мне поднимается волна раздражения. Нед так мало бывает дома. И поэтому все, происходящее здесь в его отсутствие, представляется ему чем-то вроде непритязательной комедии, милого фильма о жителях одного дома на окраине города. Я продолжала поглаживать его спину. — Но мне как-то не по себе, — сказала я. — Адам и другие по сравнению с ним просто дети. А этот, по-моему, может и украсть, и бог знает что еще сделать. Понимаешь, я испугалась, что Джонатан тоже изменится: начнутся девочки, машины, невесть что еще.

— Конечно, начнутся, бабуся, — отозвался Нед и уютно забрался под одеяло. Я понимаю, какое кино крутилось сейчас у него в голове — веселая комедия из жизни тинейджеров: безобидные развлечения, первые свидания, друзья-хиппи и т. д. и т. п. Возможно, он прав. Но мне такой беззаботный подход был недоступен. Я не могла объяснить ему, как меняется восприятие, если это не фантазии, а твой ежедневный, ежечасный опыт. Попытайся я что-нибудь сказать, тут же оказалась бы в роли беспокойной клуши с атрофированным чувством юмора.

— Ты не против, если я потушу свет? — спросил он. — Или хочешь еще почитать?

— Нет. Туши.

Мы легли рядышком и некоторое время молча дышали в темноте. Казалось бы, у нас не должно быть проблем с темами для разговора. Но, возможно, самым главным открытием в области семейной жизни стала для меня ее непреходящая формальность, и это при том, что телесные привычки другого известны тебе лучше своих собственных. Однако за исключением обремененности этим знанием мы ничем не отличались от просто мужчины и женщины на очередном свидании, проходящем к тому же не слишком успешно.

— Я сегодня приготовила цыпленка с эстрагоном, — сказала я. — Ты бы видел, как он на него набросился. Как будто неделю не ел.

— Ты о друге?

— Да.

— Как его зовут?

— Бобби.

На улице громко мяукнула соседская кошка. После смерти мисс Хайдеггер ее дом последовательно переходил к трем разным семьям, отличительными особенностями которых было невероятное количество недокормленных собак и кошек и склонность к внезапным отъездам. Наш район явно хирел.

— Нед!

— Угу?

— Я сильно постарела?

— Больше шестнадцати тебе не дашь, — сказал он.

— Мне давным-давно не шестнадцать.

Тридцать четыре! Когда-то казалось, что это уже старость! Сейчас вообще ничего не кажется. Однако мой сын скоро будет бриться. Он начнет от меня что-то скрывать, куда-то уезжать на машине…

Я не знала, как объяснить Неду, чтобы он понял мои чувства: я перестаю играть главную роль в этой пьесе. Я не могла сказать этого прямо, буквально такими словами. Они не пробились бы сквозь домашний воздух нашей спальни.

— Что такое тридцать четыре, малыш?! — сказал он. — Ты посмотри, с кем разговариваешь. Я уж и не помню, когда мне было тридцать четыре.

— Да… извини. Все это пустая болтовня.

Я протянула руку и погладила его грудь под одеялом. Его кожа опять покрылась мурашками. Он не привык к таким знакам внимания с моей стороны.

— Ты великолепно выглядишь, — сказал он. — Ты в самом расцвете сил.

— Нед!

— Мм?

— Я правда тебя люблю. Господи, как давно я этого не говорила!

— Я тебя тоже очень люблю, малыш.

Я провела пальцем по его руке — вниз от плеча к запястью.

— Я сегодня сентиментальная, — сказала я. — Все. Становлюсь нежной.

— Ты и так нежная! — сказал он.

— Сейчас точно.

В моем ровном голосе не было прямого обольщения, но и холодности тоже не было.

Нед дотронулся пальцами до моих пальцев. Раньше я думала, что все просто: либо ты любишь мужчину и с удовольствием с ним спишь, либо нет. Я никогда не предполагала, что можно любить человека, не испытывая к нему плотского влечения.

Нед прочистил горло. Я потянулась поцеловать его, и он позволил мне себя поцеловать. В его пассивности было что-то трогательное, что-то девственное, почти девичье, хотя он и царапал меня своей щетиной.

— Сегодня я нежная, — повторила я, и на этот раз мне удалось произнести эти слова шепотом на выдохе. По-моему, это была неплохая имитация желания — желания, которое я и вправду могла испытать, если бы он приласкал меня так же робко и смущенно, как принял мой поцелуй.