Джеймс Миранда Барри - Патрисия Данкер Страница 17

В полночь объявили ужин.

– Смотри, смотри! – закричала Алиса, прекрасная в своих лентах и в своей отваге. – Мистер Барри в чистой рубашке!

* * *

Мы уснули за диваном в гостиной, но кто-то разбудил меня, тихонько тряся за плечо. Шторы раздвинулись. Снаружи земля была во власти метаморфозы, темнота светлела, окрашиваясь в глубокий серо-синий цвет. В полях виднелись призрачные силуэты коров.

– Просыпайся, дитя, пойдем со мной, – это была Луиза, холодная, неторопливая, темным контуром выделявшаяся на фоне медленного рассвета.

Мне удалось выпростать руки и ноги, переплетенные с руками и ногами Алисы, и двинуться за темным женским силуэтом, все еще не совсем проснувшись. Из большого зала была слышна музыка, там продолжалось веселье. Она провела меня в сад. Прохлада ударила в живот и в лицо. Вдохнуть холодный воздух, вздрогнуть. Трава, влажная от росы, паутина на цветах. Бледные, хрупкие статуи мерцают за изгородями итальянского садика. Силуэт тиса темен, еще темнее, чем ночное небо. Луиза твердо вступает в лабиринт.

Лабиринт находится с восточной стороны дома. По вечерам мы часто играли там в прятки. Он представлял собой безупречный квадрат, каждая аллея параллельна следующей, все абсолютно одинаковые. В этом лабиринте не было ничего зловещего, но мне никогда не случалось приближаться к нему на рассвете. Сейчас все было странным, изгороди источали острый запах, земля мерцала под ногами.

До меня донесся аромат сигары. Из сердцевины лабиринта, оттуда, где фонтан пузырился у ног богини, поднималось серо-голубое облачко дыма. Мы вступили в сердце лабиринта, на последний квадрат, где вокруг фонтана расположился триумвират сигар: Дэвид Стюарт Эрскин, лорд Бьюкан; генерал Франциско де Миранда; и Джеймс Барри, член Королевской академии искусств. Все они казались могущественными и очень пьяными.

– Вот она, – спокойно сказала Луиза. Она отпустила мою руку. Мне казалось, что все это сон. Франциско открыл мне объятья. Его мундир пах потом, алкоголем, мускусным ароматом моей матери.

– Ну, дитя, мы тут обсуждали твое будущее, – заявил Дэвид Эрскин. – Такие таланты не должны пропасть. Ты – очень способный ребенок. С этим надо что-то делать.

Джеймс Барри уставился на меня. Он ничего не говорил, только судорожно попыхивал сигарой. Его рубашка уже не была чистой.

– Слушай, солдат, – сказал Франциско. – Хочешь учиться как следует? В университете?

– Да, – меня пробрала дрожь, мне стало дурно.

– Что ж, так тому и быть. Тебе нужно запомнить только одно: ты никогда не будешь девочкой. Но тебе это будет нетрудно. Просто продолжай быть сорванцом, как сейчас.

Светлело. Уже были видны их лица. Это были стареющие мужчины: они седели, толстели, все их приключения остались позади, они давно выбрали свои дороги. И теперь выбирали мою.

– С этого дня ты – мальчик. Потом станешь мужчиной. Мы с твоим дядей дадим тебе свои имена. А Дэвид вызвался стать твоим опекуном и покровителем.

Дэвид Эрскин хрипло рассмеялся. Какая прекрасная идея. Мистификация, маскарад. Сыграть с миром такую шутку!

– Я сдержу свое слово. И охотно. Пора сделать что-то для тебя, дитя. С этого дня я твой банкир.

Дэвид Эрскин хихикнул себе под нос. Он нависал надо мной в светлеющей голубизне.

– Добро пожаловать, Джеймс Миранда Барри. Как женщина ты пропадешь понапрасну. Будь мужчиной.

И они расхохотались.

* * *

Везде вокруг нас все жители деревни и домочадцы – прихожане церкви и часовни, паписты – все без разбору возносили хвалы Господу. Дэвид Эрскин, лорд Бьюкан, категорически потребовал, чтобы все присутствовали на празднике урожая, так что всем до одного пришлось восторгаться огромными тыквами. Они громоздились на алтаре, гигантские, оранжевые, помпезные. Охапки ячменя и пшеницы были прикреплены к колоннам вдоль проходов, пурпурные астры и россыпи золотарника покрыли весь амвон; корзины яблок, помидоры величиной с кулак, рыжие лилии с торчащими огромными тычинками, про которые преподобный Эммерсли сказал, что они вызывают «неподобающие сравнения», закрыли ступени алтаря; чайные розы, утонченные, но лишенные аромата, окружили распятие, терновый венок на челе Христа сиял на осеннем солнце. Загадочным образом у купели появился бочонок прошлогоднего сидра.

Мы думали о своих грехах. Но не слишком серьезно.

Мы просили Его простить нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим. Алиса была уверена, что таким образом Христос призывает прощать браконьеров. Она смогла наконец понять надпись на воротах, ведущих в лес, – НЕ ВХОДИТЬ – и теперь просила прощения за двух кроликов и фазана.

– Куда потом деваются фрукты? – прошептал я.

– Викарий съедает все. Кое-что достается семье младшего священника. – Алиса с сожалением рассматривала свои огурцы, замаринованные в уксусе. Хор затянул «Глорию», миссис Эммерсли дирижировала, склонив голову набок и махая руками, словно ветряная мельница.

Викарий с трудом протиснулся к амвону через горы плодов и цветов, чтобы вознести пространную благодарность – он призывал нас: «иди и ты поступай так же», и я заметил, что моя мать вытащила шитье. Они с Луизой пребывали в портняжном угаре – мне нужно было сшить целый новый гардероб. Моя новая жизнь началась. Рыжие кудри были подстрижены еще короче, меня втиснули в рубаху Алисиного младшего брата. Викарий говорил о доблести и о войнах в далеких неведомых землях. Он объяснял, в чем смысл жертвы и как важны традиции, но тут Алиса потянула меня за рукав.

– Пошли, – зашипела она, – я хочу прочитать тебе последний кусок. Я практиковалась всю ночь. Пошли, ты скажешь мне, правильно ли я разобрала.

– Вы куда направились? – сердито спросила миссис Джонс, когда мы пробирались к выходу, растревожив весь ряд.

– Ему надо пописать, – спокойно солгала Алиса, свалив всю вину на меня.

Мы выбежали из церкви и обогнули ее, чтобы попасть в ризницу, прыгая при этом по всем могилам. Алиса спрятала книгу под рясой. Мы устроились посреди церковных облачений, но прежде Алиса обшарила все карманы. Но вот и книга – замызганная, побитая, в пятнах травы, с потрепанными страницами, слегка пахнущая куриным пометом.

– «Теперь, окончив путь свой, я вижу ясно, что кончены также и трудовые дни мои. Я иду узреть Главу, венчанную тернием, и Лик, оплеванный ради меня».

Алиса водит пальцем от слова к слову, медленно читая по складам, слог за слогом, словно выпевая слова молитвы. Сквозь щель в двери слышно, как викарий делает то же самое.

– «Я любил слушать, когда говорили о Господе моем, и там, где я встречал следы ног Его на земле, я жаждал поставить на них и мои».

Я затаил дыхание в надежде, что Алиса не ошибется. Она дрожала от возбуждения и гордости.

– «Если бы мне случилось еще раз посетить эти места, я бы мог передать желающим меня слушать кое-что, о чем теперь умолкаю. Пока прошу моих друзей принять мой привет».