Убийцы цветочной луны. Нефть. Деньги. Кровь - Дэвид Гранн Страница 16

«То, что он походил на краснокожего, видимо, должно было помочь ему ладить с ними?»^[140] — скептически вопрошал другой адвокат. Уильям Бёрнс некогда вел против Комстока расследование — якобы тот содействовал нефтяной компании в подкупе племенного совета осейджей для получения выгодных условий аренды, — однако обвинение так и не было доказано.

Учитывая широкие связи Комстока среди осейджей, частные сыщики приняли его предложение о помощи. В то время как они пытались установить связь между убийствами Чарльза Уайтхорна и Анны Браун, Комсток нарыл несколько любопытных фактов через свою сеть информаторов. Поговаривали, что вдова Уайтхорна Хэтти жаждала заполучить деньги мужа и ревновала его к другой женщине. Не к Анне ли? Из подобной гипотезы логично вытекал следующий вопрос: не был ли Уайтхорн отцом ее ребенка?

Детективы установили за Хэтти наблюдение. В этом они были мастерами и тенью скользили за ней повсюду, сами оставаясь незамеченными: «Агент следует^[141] за миссис Уайтхорн из Окл. — Сити в Похаску. … Выехал из Окл. — Сити вслед за целью в Гатри. … Сопровождаю объект из Талсы в Похаску». Однако и это не принесло результатов.

К февралю 1922 года, через девять месяцев после убийства Уайтхорна и Анны Браун, следствие, казалось, окончательно зашло в тупик. Детектив Пайк, нанятый Хэйлом, сдался и уехал. Вышел из игры и шериф Фрис — его отстранили от должности после признания виновным в неисполнении своих обязанностей.

Одним холодным вечером того же месяца в доме 29-летнего осейджа Уильяма Степсона, чемпиона родео, раздался телефонный звонок, после которого он выехал в Фэрфакс. Некоторое время спустя Степсон, всегда бывший в отличной форме, вернулся к жене и двоим детям откровенно больной. Буквально в считаные часы он скончался. После вскрытия было установлено, что кто-то, кого он встретил в короткой поездке, подсыпал ему отраву, возможно, стрихнин — горький белый алкалоид, который один медицинский трактат XIX века называл «обладающим большей пагубной силой»^[142], чем практически любой другой яд. В трактате описывалось, как лабораторные животные после инъекции стрихнина «возбуждаются и дрожат, а потом застывают и дергают конечностями»^[143], и далее: «эти симптомы нарастают до тех пор, пока не начинается приступ мощного общего спазма, при котором голова откидывается назад, позвоночник напрягается, конечности разбрасываются и коченеют, а дыхание прекращается из-за паралича грудного отдела». Последние часы Степсона, вероятно, были страшно мучительны: мышцы дергались, как от ударов электрическим током, шея вытянулась, челюсти сжались; он пытался вдохнуть, но легкие сводило, пока он в конце концов не умер от удушья.

К тому времени ученые разработали множество методов обнаружения яда в теле. Можно было взять образец ткани трупа и проверить на присутствие целого ряда токсичных веществ — от стрихнина до мышьяка. Однако на большей части территории США эти судебно-медицинские методы применялись еще реже, чем сличение отпечатков пальцев или баллистические экспертизы. В исследовании 1928 года, проведенном Национальным научно-исследовательским советом, содержался вывод о том, что в большинстве округов коронеры «не имели должной подготовки и квалификации»^[144] и располагали лишь «посредственным штатом помощников и не отвечающим необходимым требованиям оборудованием». В таких местах, как округ Осейдж, где вообще не было коронеров-криминалистов и экспертно-криминалистических лабораторий, отравление становилось безупречным способом убийства. На полках аптек и бакалейных магазинов яды были представлены в изобилии и в отличие от оружейного выстрела действовали тихо. При этом симптомы нередко напоминали течение естественных заболеваний — рвоту и понос при холере или конвульсии при сердечном приступе. Во времена сухого закона было такое множество смертей от метанола и других токсичных примесей в бутлегерском виски, что убийца мог запросто бросить отраву в стакан самогона и ни у кого не возникло бы подозрений.

26 марта 1922 года, меньше чем через месяц после убийства Степсона, в смерти одной осейджской женщины также заподозрили отравление. И снова токсикологическая экспертиза не была проведена. Позднее, 28 июля, Джо Бейтс, осейдж возрастом за тридцать, приобрел у незнакомца виски, сделал глоток и упал с пеной у рта. Причиной смерти власти назвали неустановленный яд. У Бейтса остались жена и шестеро детей.

В августе того же года, когда число подозрительных смертей перевалило за дюжину, делегация осейджей убедила Барни Макбрайда, богатого 55-летнего белого нефтепромышленника, отправиться в Вашингтон и ходатайствовать перед федеральными властями о проведении расследования. Макбрайд был некогда женат на индианке из народа криков, уже покойной, и воспитывал падчерицу. Он много занимался делами индейцев Оклахомы, и осейджи ему доверяли; один журналист характеризовал его как «добросердечного седовласого мужчину»^[145]. Прини мая во внимание его обширные связи в Вашингтоне, Макбрайд был идеальным посланцем.

В столичной гостинице он нашел присланную коллегой телеграмму: «Будьте осторожны»^[146]. Макбрайд, везде носивший с собой Библию и револьвер 45-го калибра, отправился вечером поиграть в бильярд. Когда нефтепромышленник выходил из клуба, его схватили и натянули на голову джутовый мешок. Следующим утром труп Макбрайда обнаружили в дренажной трубе в Мэриленде. На теле насчитали более двадцати ножевых ран, череп проломлен, из одежды остались только носки и ботинки, в один из которых сунули его визитку. Результаты судмедэкспертизы свидетельствовали о том, что нападавший был не один, и власти подозревали, что преступники следили за жертвой от самой Оклахомы.

Новость быстро долетела до Молли и ее семьи. Убийство, названное газетой «Вашингтон пост» «жесточайшим в криминальных анналах округа Колумбия»^[147], казалось, было больше чем просто убийством. В нем чувствовалось предупреждение, угроза. Заголовок более поздней статьи в «Вашингтон пост» указывал на становившееся все более и более ясным: «ЗАГОВОР С ЦЕЛЬЮ УБИЙСТВА БОГАТЫХ ИНДЕЙЦЕВ»^[148].