Офисные крысы - Тэд Хеллер Страница 16

Наконец мы обедаем с ней в кофейне в трех кварталах от работы. С нами «дуэнья».

— Я уже месяца три не читала ни строчки, — Лесли говорит о нашем журнале.

— Ты не много потеряла, — перебивает ее Вилли, трамбуя вилкой картофельное пюре на тарелке и рисуя на нем слаломные следы.

Я продолжаю бросать взгляды украдкой на серые, цвета морских ракушек, глаза Лесли и красивую белую кожу, на которой не видно ни морщинки, ни родинки, ни прыщика.

— Думаю, что, если бы я там не работала, я бы, наверное, ни хрена не интересовалась им вообще, — продолжает она.

Случайно она задевает ногой мою лодыжку под столом. Это так же волнует, как и вырвавшееся у нее «ни хрена».

— Вы читали статью Марка Ларкина о Таде Райте? — спрашивает Лесли.

Вилли отвечает, что читал. Он помнит каждую строчку в каждом номере, что не сильно помогает ему в карьере.

— Я не читал, — признаюсь я.

Я даже не могу вспомнить, в каком номере она была — в том, который в данный момент лежит на лотках, в предыдущем номере или в том, который еще не вышел. У меня постоянно такая проблема.

— Это нечитабельно, — ворчит Вилли. (Часть вины за это лежит на мне, так как заголовок «Падение и взлет Тада Райта» был моей идеей.) — А каковы три параграфа об этом ремесленнике, дизайнере Арнольде де Лама, в сентябрьском номере… дружище, это блевотина.

— Статья ужасная, правда? — поддакивает Лесли.

(Я надеялся, что она скажет «сомнительная». Каждый раз, когда слышу от нее это слово, я чувствую, как мое сердце колотится.) В настоящий момент она «клюет» свой салат, но я уже заметил, подглядывая за ней во время обеда на рабочем месте, что она всегда оставляет треть порции нетронутой. Иногда она двигает еду по тарелке, съедает пару кусочков, и это все: дальше только перемещает овощи по кругу минут двадцать, словно переставляет мебель в игрушечном домике.

— Вы знаете, Марк Ларкин получил бесплатно четыре пятисотдолларовых костюма за эту писанину об Арноде де Лама, — сообщает нам Вилли.

— Он стал лучше одеваться, — подмечает Лесли.

Мы с Вилли обмениваемся взглядами, полными отвращения, которые Лесли, временно занятая компьютерной томографией темно-красного помидора, не замечает. Моя первая мысль была о том, как это неэтично — принимать подарки от тех, о ком ты пишешь статьи; второй же мыслью было: «Как так вышло, что не меня выбрали писать эту статью? Мне бы пригодились четыре новых костюма».

(Мы втроем в кофейне отмечаем пятидневное, полное приключений путешествие Вилли по Европе. Ему пришел факс из замка в Андорре от Бориса Монтегью, в котором говорилось, что Вилли надлежало немедленно туда отправиться, чтобы Борис мог состыковать друг с другом оставшиеся заметки своей колонки очередного номера, которая была разрознена и неполна. Регина и Бетси дали Вилли отмашку, и он полетел. Сначала он бросился сломя голову в «Крукшэнкс» приодеться, а оттуда — прямо в аэропорт, где обзавелся еще кое-каким багажом. Тем не менее, когда Вилли прибыл в Андорру, мажордом передал ему записку от Бориса, который неожиданно уехал; теперь Вилли нужно было лететь в Онфлер. Он позвонил Бетси, и та подтвердила, что «все о’кей», но, когда он прибыл в указанное место — роскошный, многозвездочный отель на морском берегу «Мишлена», — портье вручил ему небольшую записку на листке с логотипом отеля (он показал ее нам с Лесли в кофейне): «Уехал в Венецию. „Циприани“. Двадцатый номер». В Венеции Вилли, уже порядком уставший, напал на настоящую, в некотором смысле золотую жилу: хотя Борис уже съехал, остался листок бумаги на маленьком ночном столике в двадцатом номере. Вилли взял его и не мог поверить своим глазам: тот был покрыт точками и запятыми, сотнями и сотнями их; это были сплошные эллипсы — и ничего более, — которые Борис использовал в своей колонке. Вилли рассказал нам, что это все было очень забавно и он слишком устал, чтобы злиться. К тому же, когда он вернулся назад, на столе его ожидал ящик «Кристалла» — любезность Бориса Монтегью.)

— Я думаю, Регина любит своего голубоглазого лихача со светлыми волосами, — говорит Лесли, возвращаясь к разговору о Марке Ларкине.

Вот тут уже я прекращаю есть. «Лихач»… словно речь идет о симпатичном псе из старого мультфильма Уолта Диснея.

— Боже, пару месяцев назад он носил ей кофе, — бурно реагирует Вилли.

— Ты тоже как-то раз принес ей кофе, — напоминаю я ему.

— Значит, мой был не так хорош.

Лесли перемещает редиску туда, где был до того салатный листочек аругулы, а на то место, где только что лежала редиска, она кладет оливку. На оливке небольшие вмятины — следы зубов Лесли. Она даже ее не смогла осилить. Глядя на перемещение еды по тарелке, я вспоминаю, что мне нужно перевести деньги с моего депозита на текущий счет.

— Том Ленд новоявленный, — бормочет Вилли. — Только у Тома Ленда есть талант. Или был талант.

— А кто это — Том Ленд? — интересуется Лесли.

— Да был такой, — ворчу я.

— А вы знаете, что на прошлой неделе Регина и Марк Ларкин вместе ужинали? — спрашивает Лесли с ехидной улыбкой.

Мы с Вилли снова переглядываемся, и на этот раз в наших взглядах больше изумления, чем отвращения, а его вилка падает на стол звонким восклицательным знаком так, что посетители кофейни начинают оборачиваться.

Вот это новость. Регина редко общалась с кем-нибудь из сотрудников вне стен издательства, если только это не были очень-очень важные персоны.

— Откуда ты знаешь? — выговариваю я.

— Байрон их видел в дорогущем ресторане. Он был там. Это было в «Четырех временах года».

Солонка на столе переворачивается, потому что Вилли начинает сучить под столом ногами со скоростью пары километров в минуту.