Мы, утонувшие - Карстен Йенсен Страница 16
Мы, утонувшие - Карстен Йенсен читать онлайн бесплатно
На следующий день в ее гостиной столпились соседки, готовые предложить свою помощь.
Теперь кончина Лауриса была признана официально.
Они расселись за обеденным столом с чашками кофе. Поначалу женщины были немногословны и деловито оценивали ситуацию, в которой оказалась Каролина: родственников мало, помощи ждать неоткуда. Пятерых ее братьев уже забрало море, отец Лауриса тоже пропал. Затем голоса смягчились, и соседки принялись восхвалять Лауриса как прекрасного супруга и кормильца.
Каролина вновь зарыдала. В этот миг, возродившись в чужих речах, муж показался ей таким близким!
Самая старшая из женщин Хансине Арентсен обняла ее, подставив под ручьи слез свое серое будничное платье. Так они и стояли, пока Каролина не наплакалась вволю.
На том и закончилась первая встреча, ознаменовавшая вступление Каролины в новый для нее статус вдовы.
Запросили голландские судоходные компании, но у них суда не пропадали, а Лаурис не числился ни в одной судовой роли.
Посетить могилку, взять с собой детей и поговорить с ними об их отце у надгробного камня, на котором начертано его имя, отвлечься мыслями, выпалывая сорняки, или, может, погрузиться в тихий разговор с упокоившимся в земле — такого утешения вдова моряка не знает. Ей присылают официальное письмо, где сообщается, что судно, на которое нанялся ее муж, а может, судно, где он был капитаном и владельцем, пошло ко дну «со всем экипажем и судовым имуществом», — как они пишут с жестокой ясностью, бесчувственно и немилосердно уравнивающей всех и вся, — такого-то числа такого-то месяца в таком-то месте, чаще всего на большой глубине, где нет надежды на спасение. Единственные свидетели — рыбы. Это письмо вдова сможет спрятать в ящик комода. Вот и все похороны.
Перед комодом станет она совершать свои молитвы. Комод — единственная могилка, куда можно прийти. Но хотя бы это письмо у нее есть, а вместе с ним — определенность, точка, но в то же время и начало. Жизнь — не книга. В ней не бывает последней точки.
У Каролины и того не было. Она так и не получила официального извещения. Лаурис пропал, но где и когда он исчез, ей никто не мог рассказать. Надежда может, подобно растению, пускать новые побеги, цвести и поддерживать в человеке жизнь. А может бередить незаживающую рану. Каролине нужна была точка.
О мертвых, не похороненных в освященной земле, говорят, будто они начинают являться живым, и Лаурис вскоре начал являться, но не на земле. Он стал призраком в сердце Каролины и никогда не оставлял ее в покое, поскольку не различал дня и ночи, и в конце концов Каролина тоже перестала их различать. Она тосковала днем, когда ей надо было заниматься хозяйственными хлопотами. Ее беспокоили заботы по хозяйству ночью, когда нужно было отдохнуть или выплакать тоску, и по ней это было заметно. Она посерела и отощала и сделалась будто бы сотканной из того же воздуха, что и призрак в ее сердце.
Лишь руки не теряли своей силы. Ими она носила воду из колодца, каждое утро топила печку, стирала и штопала одежду, ткала, пекла хлеб и воспитывала детей, раздавая пощечины — достаточно звонкие, чтобы напоминать об исчезнувшем Лаурисе.
Дело шло к осени, но еще не забылось летнее тепло. Нам хотелось купаться. Из школы мы бежали к морю, чтобы сразу нырнуть в воду, или отправлялись подальше, на косу, которую называли «хвостом». Поплавав, обсыхали на теплом песочке, болтая об учителе Исагере. Новички считали, что он ничего. Ну за ухо дернет, ну затрещину даст — это не считается. Дома ведь то же самое.
Но те, кто постарше, говорили:
— Вы подождите. Он пока в хорошем настроении.
— Он хорошо отозвался о моем папе, — сказал Альберт.
— Хм, а что твой папа о нем говорил? — спросил Нильс Петер.
— Он говорил, что Исагер был сущим дьяволом с плеткой.
А мама тогда сказала, что учителя нельзя называть дьяволом, а папа: «Да, тебе легко говорить. Исагер же девочек не учит».
При мысли об отце у Альберта навернулись слезы. Он моргнул и опустил глаза. Нос набух, мальчик зло утер его. Мы видели его слезы, но не дразнились. Море забрало отцов у многих ребят в нашем городе. Отцы часто отсутствовали, а однажды исчезали навеки. Вот и вся разница между мертвым и живым отцом. Не такая уж большая, но все же именно из-за нее мы частенько плакали, когда никто не видит.
Один из нас хлопнул Альберта по плечу и вскочил:
— Ну, кто первый!
И мы наперегонки побежали по пляжу и кинулись в воду.
Каждое лето мы приходили на пляж, к полосе высохших водорослей, что хрустели под нашими босыми ногами и кололи их, к ковру из осколков ракушек, зеленому светящемуся песчаному дну и колыхающимся подводным садам морского дуба и взморника.
Когда нам исполнялось тринадцать, мы уходили в море. Некоторые не возвращались. Но каждое лето на пляж приходили новые мальчишки.
Августовским днем, лежа на животе на теплом песке, мы лизали свою соленую кожу, еще хранившую летний загар. Говорили о Йенсе Хольгерсене Ульфстанде, который во времена короля Ханса победил любекцев в морском сражении; о Сёрене Норбю, Педере Скраме и Херлуфе Тролле, сражавшихся в том самом море, из которого мы только что вылезли; о Педере Йенсене Бредале, павшем у Альса от пули, пронзившей ему грудь; о Кристиане Четвертом, который на корабле «Спес» отогнал гамбургцев от Глюкшадта, города, который сам и построил и в котором когда-то держали в плену наших отцов.
Вот о плене мы как раз не говорили.
Но больше всего любили мы поговорить о Торденскьоле, который целую ночь гнал вдоль побережья Эрё и Альса «Белого орла», шведский фрегат с тридцатью орудиями на борту, хотя на его собственном «Лёвендальсе Галяе» было всего двадцать. Мы знали всё о его подвигах у Дюнекилена, Марстранда, Гётеборга и Стрёмштадта, где полегли многие его храбрые бойцы, он же, хоть и не щадил себя, всегда оставался в живых.
— Не в тот раз! — говорили мы, вспоминая, как он один на берегу у Торрескова в Сконе схватился с тремя шведскими драгунами и прорубался к морю, чтобы затем плыть наперекор прибою с острой шпагой в зубах.
Мы вспоминали, как он, после сражения с одним английским капитаном, длившегося почти сутки лишь с небольшим роздыхом от полуночи и до рассвета, наконец сообщил израненному противнику, что у него кончился порох, и попросил одолжить еще, чтобы продолжить битву.
Английский капитан вышел на палубу с бокалом вина в руке и семикратно прокричал «ура» в честь своего датского противника. Торденскьоль тоже достал вино, и они долго кричали друг другу «ура».
Это нам нравилось, а больше всего нравился рассказ о том, как однажды, потеряв фок-мачту на «Лёвендальсе Галяе», он заглушил шторм своим «Эге-гей, славно повеселимся!» — и его люди тут же почувствовали прилив сил.
Мы пересекли косу, направляясь домой. На другой ее стороне находилась бухта, которую мы называем Маленьким морем. Вдалеке виднелись корабли, пришвартованные к просмоленным сваям: пара старых люггеров, два тендера, кеч и шхуна «Йоханна Каролина», которую мы называли «Несравненной». Типы судов мы различали с видом заправских знатоков — эту азбуку мы выучили задолго до того, как Исагер принялся вбивать в наши головы буквы. В гавани мы тоже искупались, подбивая друг друга нырять все глубже и глубже, до самых покрытых водорослями днищ кораблей, выныривая с полными горстями ракушек.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии