Заложницы вождя - Анатолий Баюканский Страница 16

Над станцией Щекино редкие электрические лампы под алюминиевым козырьком раскачивались под колючим ветром. Они невольно придавали окружающему пейзажу зловещий вид: рассвет, злой конвой, слева и справа выплески пламени, грохот на недальнем полигоне, сутулые тени женщин, бредущих в черную неизвестность. И господин Мороз, лютый сибирский мороз, когда птицы замерзают на-лету и камешками падают на стылую землю. Мороз как бы пробует ссыльных на прочность. Эльза видела вокруг заиндевелые лица страдалиц, женщины походили на близнецов. А еще появилось ощущение голода. С тех пор, как выехали из Поволжья, все время хотелось есть. Часто вспоминала, как в их дом ворвались сотрудники НКВД, распахнули окна, двери, быстро осмотрели кладовые и сараи, затем приказали срочно собраться, прихватив с собой всего по сорок восемь килограммов вещей ли, продуктов ли. Мать, помнится, прежде всего подумала о еде, достала ключ, отомкнула кладовку, отсыпала из мешка с полпуда белой муки-крупчатки, затем по стремянке взобралась на чердак, отрезала от копченого окорока здоровенный кус, всю еду запихала в прочный мешок. Но… во время погрузки на подводы мешок куда-то исчез. Да и о теплых вещах мать почему-то не подумала. Только теперь Эльза поняла, какой они сделали промах. От холода она вся дрожала, коченели руки и ноги, яростно щипало щеки и нос. Трудно было дышать, мороз обжигал гортань. Над колонной стоял пар от прерывистого дыхания сотен людей. Чтобы хоть немного согреться, ссыльные убыстряли шаг, ломая строй. И тогда конвоиры, закутанные в длинные тулупы, начинали нервничать, угрожающе замахивались на женщин винтовками с тусклыми штыками, зло покрикивали, употребляя выражения, от которых Эльзу поташнивало, она сразу же закрывала глаза, будто щитом загораживаясь от происходящего.

Наконец колонна ссыльных остановилась перед очередными, четвертыми по счету воротами. И перед каждыми их пересчитывали, как скот, привезенный для убоя на мясокомбинат, считали, проводя руками по головам. Но на сей раз их почему-то долго держали на промороженной площадке, видимо, не в порядке оказались документы для входа в цех, а может, не сошелся счет у вохровцев и конвоя. Начальник режимной зоны капитан Кушак, с недавних пор появившийся в бараке, ни на минуту не оставлял ссыльных без внимания. И сейчас, ругнувшись на старшего вохровца, зло дернул наушники на резинке, длинно и замысловато выругался, ушел в бревенчатую контору, из трубы которой мирно курился дымок.

Эльза уже не чувствовала ни рук, ни ног, ни лица. Чтобы не упасть, прислонилась спиной к металлической будке с нарисованным черепом и скрещенными костями, принялась усиленно дуть на пальцы, как вдруг услышала странную команду старшины конвоя:

— Всем пособникам немецко-фашистских оккупантов встать лицом к стене! Не оборачиваться! Надо пропустить спецколонну! Живо! Живо! Чего закудахтали? Кто обернется — стреляю без предупреждения!

Женщины засуетились, не совсем понимая, что нужно делать. Да и кто из них мог считать себя пособником фашистов? Некоторые подумали, что это — ловушка. Кроме того, в колонне было много селян, они плохо говорили и понимали по-русски. Конвоиры принялись бесцеремонно толкать женщин прикладами в спины, освобождая проход в цех. Вскоре железные ворота распахнулись, правда, не для немок.

Эльза очутилась совсем близко от железной калитки перед самыми воротами. Некоторое время, как было приказано, стояла неподвижно, боясь повернуть голову. Слышала топот ног, выкрики конвоиров. Осмелела, расслышав за спиной, совсем рядом, прерывистое дыхание, рык собак, мужские насмешливые голоса:

— Эй, Марусеньки! Перебегай к нам!

— Волей клянусь, не пожалеете! Три года бабы не имел! Есть харч, чихирь есть!

— Душу выну за одну ночку!

— Молчать, сукины дети! — рявкнул на мужиков конвоир.

Эльза осторожно обернулась. Она была пониже соседок, и конвойные ее не могли заметить. Оказывается, по той же дороге, что и они, трусцой двигалась ходко и весело еще одна мужская колонна. Видимо, это были заключенные, потому что с двух сторон их окружал более плотный конвой, да еще шли проводники с немецкими овчарками, собаки так и рвались с поводков. Еще Эльза разглядела у заключенных на фуфайках белые квадратики.

— Кого там ведут? — прошептала длинноногая Анна, легонько тронула девушку за локоть. После потери матери Эльзы она постоянно находилась с девушкой рядом.

— Обернись, не бойся! — тихо сказала Эльза. — За нами никто не смотрит.

— Чо, баб что ли не видели? Пшел живей! — ревели конвоиры. — Счас собак спустим!

После прохода колонны заключенных ссыльные еще с полчаса мерзли у ворот. Прошла еше одна большая группа странно одетых пожилых людей. На их головах в лютый мороз, словно в насмешку над здравым смыслом, красовались тюбетейки, у некоторых поверх тюбетеек громоздилось нечто невообразимое — сооружения из тряпок и грязных полотенец. Экзотичным и жутким была верхняя одежда — стеганые длинные халаты, какие Эльза видела в Средней Азии, когда перед войной она с отцом ездила в гости к знакомым. Халаты, видимо, были «утеплены» одеялами. Этих среднеазиатов не конвоировали, только впереди и позади колонны шли два вохровца.

— Узбеки или казахи, — шепнула подруге Эльза, — взгляни, как они легко одеты.

— Неужели тоже — выгнанцы? — удивилась Анна. — Эти- то чем провинились? Может быть… Она поперхнулась, увидев низкорослого капитана Кушака в неизменной фуражке с наушниками и вальяжного мужчину в длинном тулупе, с суковатой палкой в руке.

— Вот он, мой спецконтингент! — Начальник режимной зоны почему-то ткнул пальцем в сторону Эльзы и Анны. — А ну, слушай мою команду. Всем повернуться лицом к прожектору! Старший вахтер, в чье распоряжение вы поступаете в цехе, желает убедиться, что вы настоящие немецкие бабы, а не фашистский десант в юбках.

— Это верно! — засмеялся старший вохровец. — Первый раз немецкую наживу вижу в натуре. — Он, похохатывая в висячие казацкие усы, пошел вдоль строя, без стеснения рассматривал лица съежившихся от холода женщин, заглядывал в рот, брал за руки, щупал груди, подсвечивая себе фонарем, хотя на дворе уже стало светло. Наконец толстяк утомленно вздохнул. — Н-да, мать-честная, много я тут всяких-яких в Сибири видывал, а фрицеву родню не доводилось. Что ж, гутен морген! Добро пожаловать! — Голос у старшего вохровца был противный, скрипучий, будто по засохшей от жары дороге катила несмазанная телега. — Эй, фрау! Как тебе матушка-Сибирь? — Схватил Анну за рукав, она резко отдернула руку. — Ишь ты, немчура, а с характером. Ничо, в горячем цехе окалину с вас живо собьют. — Обернулся к капитану Кушаку. — А бабенки-то, капитан, так себе, третий сорт. — Плотоядно улыбнулся и крикнул. — Эй, Матрена! Пропускай в цех немецко-фашистских захватчиков!

Старший вохровец, а за ним и капитан звонко рассмеялись. Ворота отворились, и женщин повели в цех, где, вероятно, им предстояло трудиться до конца жизни, ибо никто их не судил, не допрашивал, сроков ссылки не определял. Они становились пожизненными заложниками. Вчера вечером бойкая ссыльная Цецилия шепнула Анне и Эльзе, мол, их специально размещают на военных объектах, чтобы, как щитом, закрыться от возможной бомбежки дальних бомбардировщиков фашистов. Эльза вчера же поинтересовалась у всезнающей Цецилии: «Почему их водят под стражей, держат под замками? Неужто опасаются, что мы сбежим? А куда можно убежать без документов?» В ответ на это Цецилия странно улыбнулась и ответила вопросом на вопрос: «А если достанем документы?»