Венецианский аспид - Кристофер Мур Страница 16

– Прямо перед домом? Прямо вот так? Хотя я построил совершенно пригодную уборную в самом доме?

– Не хотелось тебя тревожить. Видишь, я расправила все юбки. Никто и не заметит.

– За то, что тебя в таком виде – на причале, мочишься, как собака, – не увидит твоя мать, я благодарен. Вернусь в полдень к обеду. Вымоешь посуду.

– Хорошо, папа.

ХОР:

Итак, избавившись от Шайлока, Джессика обратила все свое коварство к последующему представленью папеньке своего нового раба, для чего потребуются некоторая чистка, снятие цепей и, вероятно, приведение выброшенного на берег в сознание. Но как бы щупл ни был ее раб, Джессика поняла, что сил втащить его по скату в дом ей самой не хватит.

– Мне не хватит сил втащить его по скату.

ХОР:

…произнесла она с великой избыточностью, ибо рассказчик только что указал именно на это.

– Я с Гоббо разговаривала, дурья башка. А ты никому не нравишься, между прочим. Таишься на полях, делаешь вид, как будто все знаешь.

ХОР:

А, да – и впрямь, с необычайною украдкой и немалой исподтишкой старый слепой побирушка Гоббо простучал клюкой по дорожке и теперь медлит наверху лодочного ската, тем самым застав рассказчика врасплох, хотя тот редко остается в неведенье касаемо таких пертурбаций.

– Синьор Гоббо, помогите мне втащить этого парня в дом. Мне не хватает сил его сдвинуть.

– Какого еще парня?

– Этого вот бедолагу, который почти утоп, и его вымыло нам на лодочный причал.

– Как ты считаешь, может это быть мой сын? Мой мальчик, так давно потерянный?

– Великолепно. Ваш сын. Помогите мне втащить вашего сына в дом, Гоббо.

– Ну так а что ж ты раньше не сказала?

ХОР:

И так вот, при помощи старика Гоббо Джессика сумела переместить избитого и промокшего насквозь дурака в свое жилище; но когда тянули они его вверх по скату, она услыхала, будто мелкая рыбешка плещется, и заметила краем глаза гладкую тень за причалами гондол – та двигалась в изумрудно-нефритовых водах лагуны.

* * *

ХОР:

И вот, покуда спал дурак сном мертвых, прекрасная еврейка отчикала ему кончик краника.

– Что?! – произнес я несколько с чувством, проснувшись после своего преждевременного захоронения и подводных случек с русалкой. – Отпустите мою письку, девушка!

– Не дергайся, раб. Мне нужно только от самого кончика откусить, чтоб папа мне тебя оставил.

Милашка она была что надо: темные волосы, синие глаза, крепкие высокие скулы – и длинный прямой нос, как у принцесс пустыни, что украшают собою ворованные египетские обелиски, стоящие на пьяццах Рима. Сказать вам правду, поначалу я не слишком различил ее черт, ибо она держала кончик моей письки двумя пальчиками одной руки, а другой с великим сосредоточеньем к ней же примерялась. И в этой руке у нее был мясницкий нож размером с гребную шлюпку.

– Он нипочем не даст мне держать раба-гоя. Я видела, как мохел это делает, просто десятки раз. Раз плюнуть. Только лежи тихо.

Чтоб вы не решили, будто я невежа, позвольте сказать: я никогда не бил женщину – ну, если не считать игривых шлепков, выделенных кому-нибудь в припадке страсти, а дамы более декадентских вкусов ими прямо-таки наслаждаются… но я никогда не бил женщину с намерением причинить ей вред (если не считать ударом отравление, а мне сдается, что это не считается), но тут – странная деваха с ножом, нацеленным на мужское мое достоинство; все мои годы воинских тренировок и природных инстинктов подстегнули дух мой и повлекли меня к действию. В одно мгновение ока я захватил сосок ее правой груди меж большим и указательным пальцами и настоятельно крутнул.

– Ай! – воскликнула она, отскакивая прочь и схватившись за оскорбленную железу писькодержащею рукой. – Больно. Гадкий раб! Гадкий!

Я отступил в дальний угол койки, на которой лежал, и оборонительно съежился.

– Где я? Как я сюда попал? Ты кто? Зачем ты мне отросток хочешь отчекрыжить?

– Я не хотела. Я просто подтверждала твой завет с Б-гом твоей крайней плотью.

– Послушай, безумная деваха, у меня уже есть завет с Господом, и он таков: я не упоминаю, что он набил мир подлецами, мудачьем и прошмандовками, а он в ответ не суется своими клятыми лапами к моей письке. Отношения у нас напряженные, но рабочие, если не считать… – И тут я вскочил на ноги и двинулся на девушку, невзирая на ее мясницкий нож. – Слышь, а ты часом не русалка, снова ставшая человеком, нет? А то я всякое слыхал. – Я схватился за подол и вскинул ее юбки, чтобы выявить наличие хвоста. – Ой, – тут же сказал я. Не обнаружив хвоста, я отпустил юбку и попятился. – Ну, даже если ты не русалка, панталоны дома все равно носить надо. А то люди решат, что ты распутная.

У меня вдруг закружилась голова, и я в забытьи рухнул обратно на койку.

– Говенный из тебя раб получится, правда? – сказала она.

– Я вымотан, милочка. Убери ножик и дай дяде отдохнуть. Да и тост придется очень к месту. Я одной сырой рыбой питался… – Сколько? Я пощупал себе подбородок. На нем отросла уже далеко не щетина. Должно быть, прикованным в подземелье я провел не меньше двух недель.

Она, похоже, на меня посмотрела хорошенько впервые, и я заметил, как глаза ее в тревоге расширились. Нож она отложила на стол, отодвинула шторку, закрывавшую другой край постели, и кивнула:

– Тогда туда.

Хотя в доме было тепло, я весь дрожал, поэтому залез туда, как велели, и она подоткнула под меня еще подушек.

– Да, поесть бы тебе не помешало. Я хлеба принесу с сыром – а может, и сладкого вина, если осталось. Мне придется тебя прятать у себя в комнате, пока не поправишься, а потом можно будет с папой знакомить. Поэтому веди себя тихо.

– Тихо, – повторил я.

– Похоже, ты долго пробыл в воде. Выплыл из кораблекрушения? Сбежал с галеры через борт в отчаянье? Таких, случается, выбрасывает на берег, только они уже не дышат.

Я решил, что пока лучше не открывать ей, что я был послом королевства, которого больше нет, бывшим рабом короля Британии и супругом его царственной дочери, покойной королевы почти трети Европы.

– Я трубадур. Плыл в Англию. Наше судно наткнулось на риф и затонуло.

– Я не слышала, чтоб тут суда тонули.

– Ну, это ж далеко отсюда случилось, нет? Оттого я столько и провел в клятой воде, пока меня не выбросило – куда, кстати?

– Ты на острове Ла Джудекка, в доме ростовщика Шайлока. А я – Джессика, его дочь.

– А я – твой отец, – произнесла гора тряпья из угла комнаты.

– Ебать твою неопалимую купину! Это еще что? – Только подумаешь, что страх в тебе истощился, что тебя ничем не удивить. А вот поди ж ты.