Радость моего общества - Стив Мартин Страница 16

На следующий день я нервничал из-за неминуемого прибытия еще одного пирожного письма — того, что адресовано мне настоящему. Это привело меня к альтернативной фиксации. Надо написать с большой буквы, поскольку Альтернативная Фиксация — методика, которую я использую, чтобы выманить себя из беспокойства. Она основана на смене предмета беспокойства. Я просто сосредотачиваюсь на том, что вызывает у меня беспокойство еще более сильное. В данном случае я решил разработать план личной встречи с Королевой Недвижимости Элизабет. В какой-то момент я написал ей письмо в жанре "разрешите представиться", которое не отослал, ибо сколько ни осторожничал, сколько ни переписывал заново, все равно можно было подумать, что я маньяк. "Я наблюдал за вами из своего окна..." "Номер вашего автомобиля с надписью РИЛТР показался мне интересным..." Я все равно выглядел чересчур наблюдательным и жутковатым. Посему я задал себе вопрос — а не слишком ли я, в самом деле, наблюдателен и жутковат, но в результате ответ вышел все-таки "нет", потому что я-то знаю своё сердце.

Пришлось признать, что мои предыдущие планы произвести впечатление дали обратный эффект. Настала пора совершить мужской поступок — встретиться с нею без обманов и предварительного обдумывания. Я решил представиться заинтересованным квартиросъемщиком, желающим переехать в квартиру с двумя спальнями, чтобы освободить место под кабинет, где я смог бы работать на пару с прославленной писательницей Сью Дауд над биографией Мао Цзэдуна. Так будет честно.

Я набрал номер, указанный на объявлении об аренде, ожидая получить и готовясь проворно исполнить инструкции, которые проведут меня по телефонному лабиринту и дадут наконец соединиться с ее голосовой почтой. Но свершилось чудо. Она ответила. Тр-др чпок, она говорила по сотовому из машины. Я объяснил ей, что я Дэниэл Кембридж (очень звучное имя, если не упоминать Пекан), что живу рядом с "Венцом Розы", и что хотел бы переехать. Пассаж насчет Мао я опустил — господи, ну ведь не идиотка же она.

Она сообщила, что у нее как раз окно между встречами — двадцать свободных минут, и она сможет встретиться со мною в десять. У меня едва хватало времени на ванну. Ну, сказал я, что ж, идет. Я могу отложить свою телефонную конференцию, сказал я. Повесил трубку и открыл душ с потрясающей меткостью. Идеальная температура одним взмахом запястья. Я вошел под него, зная, что времени в обрез, но все же испытал всегдашнее чувство, намертво связанное с утренним душем. Льющаяся горячая струйчатая вода отсылала меня во времени назад — домой, в Техас, в ранние утренние часы. Чтобы сэкономить деньги, моя мать всегда выключала на ночь отопление, благодаря чему наш дом превращался в ледяную гостиницу. Каждое зимнее утро я, заиндевевший отрок, совершал зябкий бросок из спальни в свободную ванную. Войти в наполненный паром душ — всё равно что оказаться укутанным в теплое полотенце любящей тетушкой, и теперь я иногда впадаю в неподвижность под воздействием жутковатой ностальгии в первые несколько мгновений даже быстрого споласкивания. Это чувство замедлило меня, как атом при абсолютном нуле, несмотря на то что Элизабет сейчас, возможно, летит на желтый свет, чтобы успеть со мною встретиться.

Я вытирался у окна, когда Элизабет, Королева Недвижимости, притормозила у "Венца Розы". Несколько минут она оставалась в машине и разговаривала сама с собой. Я понял, что она говорит в гарнитуру своего машинного телефона, — по крайней мере, понадеялся, что это так. Потому что одного сумасшедшего в семье вполне достаточно. Я накинул на себя кое-какую одежду, сбежал по ступенькам и перескочил через улицу по выездным дорожкам. Меня одолело впечатление, что я — английский школьник. С таким же успехом я мог быть одет в короткие штанишки и круглую шапочку. Как только Элизабет вышла из машины, я приветствовал ее сзади:

— Здрасьте вам. Меня звать Дэниэл Кембридж.

Я не нарочно подпустил в свою речь легкую деревенскую гнусавинку. И даже не знаю, почему, воспринимая себя английским школьником, я поздоровался, как обозная стряпуха. Полагаю, просто запутался, кто же я в данный момент. Впав в говорок, я теперь стремился как можно скорее из него выпасть. Поэтому в поисках собственного голоса на протяжении следующих фраз я прошел через ирландский диалект, высокий назальный английский акцент и бронксский выговор. Свой голос я обрел, но не раньше, чем Элизабет спросила меня:

— А вы откуда родом?

В ответ я выкрутился:

— О, я сын полка.

Следом за Элизабет я поднялся на один лестничный пролет. Она залезла в сумочку и вытащила оттуда устрашающих размеров связку квартирных ключей, которые гремели тамбурином. Возникла заминка — Элизабет перебирала ключи один за другим, и дверь ей удалось открыть только с шестой попытки. Внутри было три запаха. Первый — запах плесени, второй — запах мандаринов, оба исходили из вазы с гниющими фруктами, стоявшей в центре кухонного стола. Третьим был аромат Элизабет, знакомый запах сирени, который в четырех стенах закупоренной квартиры сделался весьма заметным. Амбре густело и усиливалось, как будто его нагнетал компрессор.

Элизабет смахнула испорченные фрукты в бумажный пакет и сунула его в мусорное ведро под мойкой, не переставая расписывать достоинства номера двести четырнадцать. Она была одета в узкую льняную юбку, которая заканчивалась где-то в трех дюймах от колена, соответствующий жакет и кремовую шелковую блузку с кремовым шелковым шарфом. Элизабет врубила кондиционер на полную, отчего застойный запах усилился, и мы оба принялись чихать. Она включила встроенный кухонный телевизор, чтобы оживить интерьер, и распахнула холодильник, чтобы продемонстрировать его внушительную внутреннюю кубатуру. Цена, сказала она, тысяча семьсот в месяц — окончательная — плюс залоговый депозит.

— Это прекрасный дом, — сказала она. — Обычно они просят рекомендации, но ради вас я могу это обойти.

— Не беспокойтесь, у меня есть рекомендации, — сказал я и задумался: что я имел в виду?

Для меня то был первый случай по-настоящему повидаться с Элизабет. До этого она всегда была или слишком далеко, или чересчур близко. Теперь я мог взять ее в рамку, как портрет анфас, и рассмотреть все детали. Она была загорелой. Необязательно от солнца, догадался я. Несколько перстней с камнями, но нет обручального кольца. На шее — золотая цепочка, концы которой венчали украшенные стразами очки для чтения. Глаза — голубые. Не радужные оболочки, а веки, чуть тронутые тенями. Кожа имела оранжевый оттенок; волосы, золотистые с металлическим отливом, темнели у корней. Она была коллекцией человеческих цветов, слегка дотянутых и подправленных. Ее усилия в области самопрезентации заставили меня восхищаться ею еще больше.

Элизабет была шедевром. Она подбирала трюки красоты отовсюду; она собрала себя из всего лучшего, что могла предложить косметика. Ее избраннику завидовали бы, она стала бы его венцом. В Элизабет определенно нуждался бы создатель империи; он нуждался бы в ней, и он бы ее заслуживал. Теперь я знал, что, сколько бы ни лгал ей, правда в том, кто я и что я, выйдет наружу, но все равно — я стоял там и продолжал свои дурацкие ужимки, а она лучилась совершенством.