Трави трассу! Сатана! Сатана! Сатана! - Тони Уайт Страница 16

Брат Джонатан тихо охуевал. Его только что вытащили из пропасти вечного проклятия. Его смертный разум был не в силах справиться с такой переменой своей духовной фортуны, и, оглушительно пернув, брат Джонатан упал в обморок.

– Братья и Сестры, – пророкотал валлиец, – несите его сюда, чтобы он был благословлен Любовию Божьей и братством Святого Духа!

Если бы брат Джонатан был в сознании, он почувствовал бы, как руки множества тварей Господних возлегли на него. Как его поднимают, несут и кладут на алтарь. Как запястья его и лодыжки привязывают к четырем углам. Как руки сдирают с него мирскую одежду и оголяют его перед взором Господним.

– Встаньте в круг, о воистину верующие, – пропел Джонс, – и мы крестим Брата нашего именем Бога!

Послушники единодушно раздвинули рясы.

Брат Джонатан пробудился и увидел одну из своих Сестер; раскорячившись у него над мордой, она скользнула рукой в промежность и разгребла золотистые локоны, обрамлявшие ее неземную дыру. Увидел, как она ловко надрачивает свой клитор, и как он мгновенно краснеет и набухает. Он попытался вырваться из ремней и всосаться в ее пизду. Он почувствовал запах сока любви, закипавшего в ее святой щели, и увидел он, что это хорошо. После чего она разрядилась священными водами реки Иордан. Отвращая лицо от горячих, сладких струй ссаки, он увидел, что окружен Любовью, и ощутил, что теплые воды реки Иордан омывают всю его кожу, что все его Братья и Сестры благостно ссут на него.

Когда последние капли были сброшены с членов и выдавлены из пизд, и когда ссака образовала под ним огромную лужу, ему стало вдруг холодно, и он бессознательно съежился.

– Переверните же вашего возлюбленного Брата, чтоб он был полностью благословлен! – скомандовал Джонс. Послушники сгрудились в кучу и сняли ремни, которыми Джонатан был привязан, после чего весьма жестко положили его брюхом вниз и вновь обездвижили.

Мановеньем руки Иеремия Джонс приказал органисту играть. До Рождества было далековато, но он выбрал гимном дня «Кончайте грязнуть в грехе, о истинно верующие», и, когда заглохли протяжные ноты вступления, Джонс велел всем послушникам петь вместе с ним.

– Итак, брат Джонатан, готов ли ты сжать в объятиях тело Христово, чтоб навсегда войти в Райское Царство?

Джонатан молча кивнул. Он мечтал о Спасении. Он не хотел тлеть в Геенне огненной весь остаток вечности. Он ощутил дуновение ветра на своих ягодицах – то Джонс снял с себя свою белую мантию и ослабил золотой пояс; ощутил, как сей пояс порет его по заднице раз, другой, третий… А потом, когда дружно поющие послушники достигли крещендо припева знаменитого рождественской песни, Джонс вогнал свою любовную кость глубоко в жопу верного апостола и начал наяривать в такт с бодрящим органным музоном.

– А! А! А! – стонал бледный, как смерть, проповедник.

– Уф! Уф! Уф! – хрюкал брат Джонатан.

– Аааа-ааа-аа-а! – вопил Иеремия Джонс, натягивая верную жопу своего апостола и чувствуя Божью Любовь, кипящую в яйцах.

– О прими же… – взревел он, пуская слюни на тело послушника, распластанное под ним, – Прими же в себя Дух Святой! Кто бы ни грешил на тебя, они простили грехи твои; и кто б ни хотел искупить тебя, те искупили тебя. Истинно, истинно я говорю тебе: когда ты был юн, ты подпоясывал себя и шел, куда вздумается – но когда ты состаришься, ты… а!… протянешь… а!… свои… а!… ООО!!!… – после чего галлоны горячей и млечно-белой христианской спермы фонтаном в ударили в жопу послушника.

* * *

Чуть позже днем Джонс сидел за своим столом, сжимая в руке телефонную трубку. Обшитый дубовыми панелями офис мощно пах ладаном, горевшим на подоконнике в изысканной золотой кадильнице. Роскошный свет осеннего солнца втекал сквозь окно, и, на мгновенье отвлекшись от далекого голоса, с сильным акцентом бубнившего что-то на другом конце линии, Джонс огляделся и подивился на чудесные деяния Господни. «Все вещи малые и великие», подумал он, «Благословенно все». Затем, вновь вспомнив о насущном, он быстро что-то записал в открытой папке, лежавшей перед ним, и дал отбой. Взял папку и побрел в свое «святилище», библиотеку. Казавшаяся просто ненормально крупным шкафом для посуды, библиотека на самом деле была настоящим бункером с регулируемой влажностью, способным выдержать термоядерный взрыв, и содержала одну из самых крупных в мире коллекций материалов по сатанизму. На небольшом столе у дальней стены стоял факс; в приемном поддоне скопилась целая груда бумаги. Джонс просканировал факсы, пришедшие из столь далеких мест, как Арктика и Южная Америка. Затем, скатав в рулон, он сунул их подмышку и любовно оглядел свою коллекцию. Одна из полок библиотеки была целиком отведена под собрание писем Алистера Кроули; Джонс в свое время сбил все ноги в поисках малоизвестного контрабандного Кроули, но каждый вложенный в это дело пенс окупился с лихвой. Еще у него были подлинники рукописей Антона ЛаВея, несколько рисунков Остина Осмена Спэра, вся продукция «Храма Психической Молодежи» (от ксерокопий антипропагандистских листовок и записанных в домашних условиях кассет, на которых Дженезис Пи-Орридж подпевает пластинкам «Велвет Андерграунд», тренируя голос для записи альбома «Накачай руку случая», до тщательно реконструированных и тотально демонских «машин мечты»), а также все когда-либо выпускавшиеся «готические», дэт– и хэви-металлические альбомы. Сторонний наблюдатель наверняка бы решил, что Джонс, собравший самый полный в Европе архив искусства и литературы сатанизма – извращенец и даже антихрист. Но Иеремия Джонс считал иначе: «знай врага твоего» – таким, по жизни, был один из его девизов.

– Вперед, солдаты-христиане, – прогудел он под нос, засунув папку на полку шкафа для документов, закрыв его и заперев на ключ, – Единым строем на войну. Покончив с делами, он вернулся в относительно свободное помещение офиса, не забыв, однако, перво-наперво запереть библиотечную дверь из листового металла. Негоже, чтобы невинные послушники случайно забрели сюда; эти материалы могут любого ввергнуть в бездну безумия. Плюс, он совсем не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о еще одном скромном бизнесе, вершившемся за бетонными стенами библиотеки толщиною в два фута.

Сев обратно за стол, он извлек калькулятор из выдвижного ящика и стал что-то быстро высчитывать, записывая суммы в огромный блокнот, потом с триумфом пробормотал «да!» и подчеркнул окончательный результат своих набожных калькуляций.

Он вырвал лист из блокнота и живо направился к двери. Открыв ее, он еще раз взглянул на свои каракули и стремительно двинул по коридору.

В церкви глаза паствы сразу же обратились на внушительную фигуру Белого Валлийца, вновь занимавшего свое место за кафедрой. День выдался долгий. С семи утра они все как один молились, а последние пять часов простояли молча. Кое-кто упал в обморок и теперь лежал на полу и храпел. Но одного лишь присутствия бледного богомольца оказалось достаточно, чтоб разбудить их и заставить, кряхтя, встать на ноги. «Сорок дней и сорок ночей наш Спаситель постился в пустыне», – говорил в таких случаях Джонс, – «Вы же не можете выстоять даже сорок минут. О маловерные!»