Чистая речка - Наталия Терентьева Страница 16

– Не знает? – Серафима стала раздуваться, и я даже загляделась на ее неровные багровеющие щеки, похожие сейчас на что угодно, только не на человеческую кожу. – А что она знает, что она знает? Пусть родители придут, я объясню… – она еще поговорила-поговорила, потом устала и спросила: – А она хорошо в Москве училась, не знаешь?

– Думаю, да.

– Ну ладно, посмотрим. Только ты с ней не садись больше. Нужно соблюдать порядок, понимаешь?

Я кивнула, конечно, только я не понимаю, кто утвердил такой порядок. Почему мы не можем сидеть с домашними детьми. Но говорить Серафиме я этого не стала, она отходчивый человек, пока отошла, нужно с ней помириться. Ради Маши хотя бы.

– Серафима Олеговна, уберите, пожалуйста, из журнала двойки.

– А что мне за это будет? – глупо засмеялась Серафима, как будто ей десять лет.

– Я грибов могу вам принести, белых. У нас много грибов около детского дома, хотите? – сказала я и осеклась. Дождь! Был же дождь, какие теперь грибы! Все перепрели, а новые не растут, поздно уже – октябрь. Только опята, а я не очень отличаю опята от лжеопят, можно поганок случайно набрать.

– Не! – замахала руками Серафима. – Грибочки – не! Я отравилась в прошлом году грибочками, тоже дети приносили, на день учителя, кажется, грузди соленые. Больше грибы не ем.

– Я могу вам программы разные закачать, хотите? – незаметно подошедшая Маша неожиданно включилась в наш торг.

– Да вы что, думаете, девочки, Серафиму можно вот так запросто купить? – удивилась Серафима. – А какие у тебя есть программы?

– Смотря что вам надо, у меня много что есть. Есть хороший фотошоп, лицензионный, есть словари, есть еще одна отличная программа, и на телефон пойдет, и на комп, сейчас… – Маша достала планшет и начала показывать Серафиме, а та, как маленькая, стала заинтересованно смотреть, что там ей еще удивительного покажут.

Программы Маша ей закачала и еще музыку – Серафима очень заинтересовалась Машиной коллекцией современного рока, а двойки убрать забыла, так что вечером я получила от Маши грустное сообщение: «У нас маленькая техногенная катастрофа, из мамы идет дым, не знаю, как затушить… Мама посчитала, сколько двоек я получила за первые два дня в школе, очень расстроилась… И еще бабушке плохо…»

Я видела ее мать и понадеялась, что ни драться, ни лишать Машу, скажем, ужина или отбирать телефон она не будет, слишком интеллигентный человек, переводчик редкого языка.

Как сделать так, чтобы Машина мать меня не боялась? Пока от меня очевидный вред. Ее дочка села со мной и получила три двойки. Просто так.

Мне понравилась Маша, потому что она говорит со мной на одном языке. Например, если нашим скажешь: «Она интеллигентный человек», никто не поймет, что я имею в виду. Или она мне написала «техногенная катастрофа» – и я поняла, что мама взорвалась, как отопительный котел, например. У нас взорвался в прошлом году, затопило первый этаж, столовую, сгорел угол дома, очень долго потом воняло гарью и еще чем-то, похожим на то, как однажды наши мальчики сожгли крысу во дворе.

Так я сразу поняла, что имела в виду Маша. А наши бы не поняли. Мы говорим по-русски, но как будто все на разных языках. У нас, например, никто не читает ничего. Вообще ничего. Ничего и никогда. Ни по программе, ни дополнительно. Как будто не существует книг. А если заставляют (маленьких еще можно попытаться заставить что-то сделать), они не концентрируются, отвлекаются, не могут просто сидеть и читать.

А я не представляю, что бы я делала, если бы не читала. Так мне кажется, что у меня очень много умных знакомых – только успевай со всеми разговаривать. И не важно, что они не слышат меня. Мне главное, что я слышу их. Когда я была младше, старшие смеялись, что я читаю, но Вера особенно надо мной смеяться не разрешала, она сама тоже иногда читала что-то, даже знала стихи наизусть, Есенина. Сажала меня к себе на колени и негромко проговаривала, думая о чем-то своем: «Вы помните, вы все, конечно, помните, как я стоял, приблизившись к стене, взволнованно ходили вы по комнате и что-то резкое в лицо бросали мне…» И я представляла себе какую-то загадочную комнату и Веру в длинном обтягивающем платье, и его, почему-то обязательно черноволосого, сверкающего глазами, от любви и ненависти…

А теперь никто и не может смеяться, что я читаю книги, я самая старшая. Есть у нас, правда, такие энергичные и уверенные детки, которые, хоть и младше, а пытаются всем все диктовать. Как Лерка, например. Она почти моя ровесница, на полгода младше, а пытается вести себя иногда, как будто она самая старшая. Я стараюсь с ней не конфликтовать в открытую, потому что она очень подлая. И если Серафима может назло двоек наставить – меня этим не испугаешь, то Лерка придумывает что-то по-настоящему неприятное. Нальет какой-нибудь гадости в ботинки, положит в постель грязную землю, да еще с червяками или с муравьями – у нас полно муравейников на территории, или бросит что-то плохое в еду. И все как будто случайно и как будто не она. Я часто думаю, как можно ее остановить или изменить, но пока ничего не придумала.

* * *

«Здравствуй, Руся! Читаю твое последнее письмо и удивляюсь – какая ты молодец, как хорошо, складно пишешь. Совсем без ошибок, так просто, искренне. Я рада, что у тебя все хорошо. Если есть какие-то проблемы – пиши, вместе решим. Какие именно тебе нужны книги? Напиши, пожалуйста, список, я постараюсь прислать.

Может быть, я скоро к тебе приеду. Я не уверена, я бы очень хотела тебя увидеть, познакомиться лично, но мне не с кем оставить сына».

Ого, ничего себе! Первый раз Анна Михайловна что-то написала о своей жизни. Ведь даже не знаю, кем она работает, есть ли у нее семья. Вот, оказывается, есть сын и не с кем оставить – значит, она не замужем.

«Как ты считаешь, это будет нормально, если я приеду с ним? Он почти твой ровесник. Андрюше моему было бы полезно увидеть, что есть совсем другая жизнь. Но вот приятно ли будет тебе, и как на это посмотрят другие дети?»

Как они посмотрят? Что, они домашних детей не видели? Каждый день видим в школе. И понимаем – жизнь невероятно несправедлива. Ведь никто не виноват, что родился в этой семье или в другой. Родился, и все. И однажды ты понимаешь: то, что у тебя, это не универсально. Один плохо видит, другой все время болеет, третий упал в три года и больше ходить не может, а у кого-то нет родителей или они такие ужасные, что дети должны жить отдельно от них.

Я долго думала, что же мне ответить Анне Михайловне, и решила написать правду.

«Дорогая Анна Михайловна, я бы очень хотела с вами познакомиться. И мне интересно, какой у вас сын. Не уверена, что ему будет здесь интересно. Наши мальчики с ним общаться не будут, это точно. Он чужой, им с ним не о чем говорить. Они могли бы с ним подраться – просто так, для интереса, но вы вряд ли это разрешите. К тому же они все матерятся и почти все курят, вам самой это не понравится. Если вы его привезете, получится, что вы его взяли как будто на экскурсию, как в музей или зоопарк, посмотреть другую жизнь. Но если вам не с кем его оставить, то лучше тогда приезжайте вместе, чем вообще не приезжать».