Танцующая в Аушвице - Паул Гласер Страница 16

И вот я начинаю вести занятия. Сперва в Ден-Босе, затем в Тилбурге, Хелмонде, Гюлемборге и Эйндховене. В Эйндховене многие меня еще помнят. Моя школа стартует вполне успешно, ко мне записывается достаточно много учеников. Моя рекламная кампания явно хорошо сработала. Правда, в Ден-Босе в этом году учеников у меня меньше всего. Здание, где я арендую помещение, не слишком привлекательное, да и Лео вредит, как может. Поэтому этой зимой ко мне пришло всего четырнадцать человек. Это всё. В трех других отделениях школы у меня набирается в сумме около пятисот учеников. Я тронута тем, что в Эйндховене ко мне в школу записалось несколько моих бывших коллег по модному магазину. Они не забыли меня, и от этого у меня делается тепло на душе.

Один из “клубов” танцевальной школы в Эйндховене. Роза в центре

Я даю уроки в маленьких группах, которые называю клубами. Так я могу уделить каждому из учеников больше внимания. Конечно, большое количество клубов прибавляет мне работы. Было бы куда проще распределить учеников по нескольким большим группам, но это мне не нравится. Даешь уроки танцев в хорошем обществе, так будь любезна — обеспечивай качество. К тому же в маленьких клубах я могу более четко реагировать на пожелания учеников. Поэтому в разных клубах я преподаю разные танцы: от американского тапдэнса — нового ритмического степа — и балета до бальных танцев: вальса, румбы, ча-ча-ча, танго и медленного фокстрота. Иногда я устраиваю для своих учеников особые танцевальные вечера — с настоящим джаз-бэндом, вместе с которым выступаю и сама. Эта работа — лучшее, что можно для меня придумать, и за нее к тому же неплохо платят!

Лео заявляет каждому: “Там, где работаю я, нет места конкурентам!” Но ученики мною довольны, и в феврале 1941 года я открываю в Ден-Босе весенние курсы уже для сорока учеников.

Мне больше не хочется быть одной, и я подумываю о том, чтобы обзавестись другом. Но где его найти? Я мысленно перебираю всех знакомых мужчин. Кто из них привлекателен, надежен и имеет хорошую работу? И тут я вспоминаю одного симпатичного парня, которого прежде встречала у себя на уроках танцев. Он явно стремился познакомиться со мною поближе, даже пытался договориться о встрече, но тогда я пресекла все его попытки сблизиться. Эрнст Веттштайн — вот как его зовут. Кажется, он работает на швейцарском предприятии, которое выпускает и экспортирует ткацкие станки. И Эрнст как раз помогает устанавливать новое оборудование на наших фабриках. Поэтому он работает сейчас в Нидерландах и живет в Эйндховене.

Наладить с ним контакт совсем нетрудно. Я знаю, где он обычно обедает, поэтому постараюсь оказаться там чуть раньше. Войдя в тот день в кафе, Эрнст поначалу ничего не замечает, но потом вдруг видит меня, сидящую с чашечкой кофе у окна. Эрнст тут же подходит ко мне — и мы вместе обедаем. Он, оказывается, еще симпатичнее, чем я ожидала, и скоро мы начинаем встречаться.

Почти ежедневно я бываю в его эйндховенской квартире и часто остаюсь там ночевать. Его дом обставлен мебелью в классическом стиле. Слишком чопорно. И Эрнсту нравится, что я пытаюсь создать здесь уют, делаю кое-какие перестановки. В конце концов я перевожу к Эрнсту свои вещи. С ним я возвращаюсь к себе самой и снова чувствую себя желанной женщиной.

Игра в карты с Эрнстом

На выходные мы регулярно куда-нибудь уезжаем. В Схейвенинген, Брюссель или Кнокке. Я наслаждаюсь этими вояжами, хотя одновременно меня больно ранят воспоминания о наших путешествиях с Вимом. Но все мучительные страсти, а также волнения, связанные с открытием школы, потихоньку уходят в прошлое. Эрнст очень предупредителен со мной, он заботится обо мне куда больше, чем когда-либо обо мне заботился Лео, и к тому же он более надежен, чем Кейс. Надежен и точен, как швейцарские часы.

Я очень занята в танцевальной школе. Веду бухгалтерию, распределяю учеников по клубам, даю рекламу. Я все делаю сама. Чтобы быстрее добираться до филиалов школы в разных городах, а потом поздно вечером возвращаться домой, я купила маленькую машину — “фиат”. Кроме уроков танцев в моих клубах я даю еще много частных уроков, да и сама тренируюсь как можно чаще. Вместе с Томми Мюллинком, моим новым партнером из Амстердама, я разучиваю новые танцы, приходящие к нам из Лондона, Брюсселя и Парижа. То же самое я прежде делала с Лео, и с того времени у меня сохранилось немало контактов.

С Лондоном теперь связи нет. Очень жаль, поскольку я не могу поехать к Алексу Муру и Пэт Килпатрик, преподающим в школе танца в Кингстоне-на-Темзе. Алекс и Пэт — необычайно приятные и увлеченные люди, они выступают в Англии на Би-Би-Си. Они объяснили мне, как настроиться на этот телеканал. К счастью, я успела посетить их в самом начале 1940 года и разучила с ними несколько новых танцев. После вторжения немцев в Голландию, мы только переписываемся, но Алекс регулярно сообщает мне последние новости из мира танца, схемы и фото новых танцевальных па. Особенно нравится публике пришедший из Лондона “филипас 1940”. Это очень легкий танец, подходит и для молодых, и для пожилых, поэтому его часто заказывают на вечеринках.

Пока еще удается ездить в Брюссель и Париж. Там мы тоже набираемся новых идей. Мы с Томми выступали в амстердамских отелях “Краснопольский” и “Бельвю”, в гаагском отеле “Тамарис” и утрехтском “Тиволи”. Мы танцуем там не только “филипас 1940”, но и другие новомодные танцы: шерлокинет, моторпольку и кадриль. Наши выступления снимает “Полигон-журнал”[24], так что теперь нас можно увидеть во всех кинотеатрах Нидерландов и, в частности, в кинотеатре “Люксор” у нас в Ден-Босе. Мой успех возрастает. Мои фотографии появляются в престижных журналах вроде Cinema Theater, Het Leven, Handelsblad, De Week in Beeld и прочих. Повсюду, где только ни появляется Лео, он слышит обо мне и видит, как я процветаю. Говорят, на его занятиях становится скучно, и однажды я слышу, как отзывается о нем один важный господин: “Нет, ходить к Лео больше не имеет смысла. У него красивая школа, но танцуют там какую-то банальщину”. Эти слова звучат в моих ушах, как музыка…

Роза на обложке журнала

…Медленно, но верно на голландцев, имеющих еврейскую кровь, накладываются все более жесткие ограничения. На голландцев, которые на самом деле не голландцы, а евреи — если исходить из немецкой расовой теории. Для меня это что-то новое. Внезапно ты узнаешь, что — даже если не имеешь ничего общего с иудейской верой, а все твои предки считались голландцами — ты все равно из другого теста.