Одни в океане - Йенс Рен Страница 16

Когда они, погрузившись, стали медленно уходить, внезапно появились три истребителя-бомбардировщика. Они шли прямо на лодку. Лодка быстро опустилась на большую глубину.

– А плюс 120, – сказал рулевой, дирижируя смычком своей скрипки курс снижения самолетов противника. – И потом жди ударов.

Через шумопеленгатор они слышали неуклонное приближение самолетов. Их совершенно не заботили свои люди за бортом, эти старые опытные асы делали свое дело, они атаковали, да уж, сейчас на славу повеселимся. Пик-пик, это был их радиолокационный сигнал, вражеский «Аздик» обнаружил подлодку, и сейчас первый томми [13]заходил, чтобы сбросить глубинные бомбы. Чертовски точно он вышел на них. «Оба АК, строго с правого борта, с носа по центру, с кормы пять снизу», – поступил приказ, и тут же последовала первая серия глубоководных ударов, точно над лодкой и очень близко. Водомерные стекла лопнули, предохранители выпали. А уже подходил напарник томми, пропеллеры его были очень хорошо слышны. Он был теперь прямо над ними, падали глубинные бомбы…

…и с безумным криком Другой проснулся. Он взмок. Потребовалось какое-то время, прежде чем он осознал, где он, и что это ему снилось, и что все уже позади.

Солнце стояло в небе очень высоко. Он проспал так долго, что день был уже в полном разгаре.

Сердце сильно колотилось, а в ушах все еще слышался резкий звук разрыва глубинных бомб. Перед глазами все еще стояла картина плывущих людей и контуры бомбардировщиков, пикирующих на лодку.

А сейчас?

Он тяжело дышал и нырнуть просто так в глубину не мог. Сейчас он сидел в надувной лодке, и солнце жгло так, будто его сам черт в аду поджаривал, и ничего вокруг кроме этого не было. Ничего, абсолютно ничего. Только вода, и небо, и пустой горизонт, и он с воспаленной глоткой.

– На горизонте пусто, дорогой мой, – сказал он.

Или нет? Вон там, по левому борту, что-то плывет?

Другой напряг глаза, пока они не заболели еще сильнее.

В дрожащем над водой мареве нельзя было различить ничего определенного.

Но он в конце концов разглядел. Это был Однорукий, его гнало течением.

Значит, Однорукий.

Другой положил голову на колени, сжался, сидя на корточках, и попытался скрыться от того, что приближалось к нему, что поднималось в нем самом и что надвигалось извне. Он сжал веки, чтобы ничего не видеть. Обхватил голову руками и отвернулся. Но ничего не помогало. Однорукий по-прежнему оставался там, где был. Вон он плывет! Почему он приплыл сюда? Разве нельзя было взять и исчезнуть? «Мертвые всегда хватают живых», – вспомнилось ему снова, и поднялась холодная, циничная ярость к мертвецу.

Мысли путались от единственного желания, охватившего его, они концентрировались особым образом и шли на траверзе мертвого. У него было только одно желание: пусть Однорукий исчезнет, быстро и прямо сейчас. Но что он, Другой, может сделать? Как ему убрать Однорукого?

Он вспомнил про бутылку.

Вот она, сначала выпить, боже мой, глотка протолкнула шнапс, нутро горело, что же это виски никак не кончается?

Он опустил пустую бутылку в воду, чтобы она снова наполнилась. Ишь как забулькало, и эта теплая вода на ладонях, вот они снова зябнут, о, проклятье, а где же Однорукий?

– А теперь целься хорошенько, не спеши, мой друг! – сказал он и взвесил в руке бутылку. Она была полной и тяжелой, и пальцы ощущали ее круглые бока. Он размахнулся.

Пора?

Теперь пора: бросок!

Он бросил. Но расстояние было, конечно, велико. Бутылка с глухим стуком шлепнулась слишком близко, не долетев до Однорукого, и сразу же утонула.

Другой в ярости завертелся волчком. Лодка закачалась, он чуть не упал и едва не очутился за бортом.

– Погоди, собака! – кричал он. – Мы тебя все равно загоним под воду! Я тебе покажу! – орал он, обезумев от ярости, и, схватив весло, стал с дикой силой грести к Однорукому.

От отчаяния он не чувствовал уже ни жажды, ни слабости. В черепной коробке полная пустота, приказывавшая его рукам грести в сторону гонимого течением тела. Он не ощущал рук, и вдруг пот снова выступил на его иссушенном теле, пот тек по нему. Легкие горели, но он ничего не чувствовал. Совсем ничего. Время от времени он распрямлялся, определял на глаз расстояние до Однорукого, выкрикивал несколько слов и греб дальше, постанывая от напряжения.

Алкоголь все сильнее и сильнее заполнял его мозг. Он выпил все, что оставалось в бутылке, и сейчас шнапс перекатывался по пустому желудку, проникал внутрь, поднимался волной и заставлял напрягаться его силы.

Руки вращали весло с такой скоростью, словно он крутил «мельницу». Надувная лодка была мокрой от ударов по воде, но глазами он все время точно и без отклонений держал направление на Однорукого.

Наконец он добрался до качающегося на воде мертвеца.

Он перестал грести, приподнялся и подождал какое-то время, чтобы обрести равновесие. Он поднял весло и собрался разрубить Однорукого, так, чтобы из него вышел газ и тот исчез в глубине.

Однако в момент удара он остановился. Что-то крепко сжало его руку. Он выронил весло.

Все потому, что он посмотрел на Однорукого, и уже не смог этого сделать. Однорукий снова стал Одноруким, а не мертвецом. Он снова превратился в себя.

Весло лежало на дне лодки, а Другой стоял, опустив голову, и неотрывно смотрел на Однорукого.

Однорукий тихо плыл себе по течению. До Другого и до надувной лодки ему не было никакого дела. Он не интересовался тем, что и кто пытался подобраться к нему. Его целая рука свисала вниз, указывая в глубину. С этого боку, естественно, тело было тяжелее. А более легкая сторона выступала из воды с торчащим обрубком, указывавшим в небо. Лицо Однорукого тоже лежало боком, одна половина под водой, другая, сухая, на воздухе. Да, его лицо. Оно и сказало: «Стой». Именно лицо, а не обрубок руки, каким бы ужасным и отвратительным он ни выглядел. Нет, не он. А лицо. Или то, что было в лице Однорукого. Нет, теперь он не сможет, уже никак не получится.

Лицо Однорукого было спокойно, и выражение было другое, не то что прежде, когда он еще был жив, или позже, когда был мертв, но еще лежал на борту надувной лодки. Совсем другим было это лицо, оно стало прошлым, и больше, чем просто «мертвым». Глаза были открыты и смотрели горизонтально поверх водной глади. По крайней мере, один глаз, который был виден Другому. А что другой глаз, тот, что под водой?

Думай скорей о чем-нибудь другом, сказал себе Другой.

Лицо Однорукого было таким, словно он всего лишь говорил: «Ну-ну, старик, будь благоразумным, нельзя так распускаться! Тебе этого никак нельзя, а то что же из тебя выйдет? Come on, old man, be careful and keep your senses! [14]