Арбузный король - Дэниел Уоллес Страница 16

Становится жарко, вы не находите? Даже слишком жарко. Каждый год с началом лета приходит жара, потом становится еще жарче, и мы вновь удивляемся, словно это невесть какой природный катаклизм. В Америке, да и в западной культуре в целом, погода рассматривается как нечто нам чуждое, постороннее, а вот китайцы представляют это иначе. Вероятно, они и придумали поговорку о слепом дождике и смеющейся мартышке. Почему бы нет? В Китае живет много обезьян. Китайцы знали, что чередование времен года и перемены погоды могут оказывать сильнейшее влияние на организм человека, на состояние его здоровья, на его настроение. Ветер, холод, жара, сырость, сухость — все эти явления принимались в расчет китайскими медиками при назначении препаратов из целебных трав или корней каких-нибудь… скажем так, редких овощей. Так принято в Китае, но не на Западе. Не в Америке. Не в Алабаме. И уж точно не в Эшленде. Когда наступает летняя жара, мы жалуемся и негодуем. Мы не хотим примириться с природой. Мы отказываемся ее понять. Как случилось, что город, когда-то выращивавший больше арбузов, чем любое другое место на планете Земля, вдруг в относительно короткий срок, всего за несколько лет, совершенно… как бы это лучше назвать… совершенно иссяк? И что побудило общину, членом которой я являюсь, упорно цепляться за древние языческие обряды, «обожествляющие» обыкновенное растение?

Страшная жара, мистер Райдер. А тут еще повышенная влажность.

Да, что касается вашего вопроса… Люси явилась ко мне как к сопредседателю фестивального комитета, чтобы обсудить ситуацию с Игги. Она сидела в том же самом кресле, где сейчас сидите вы. Помнится, она была сильно возмущена и беспрестанно теребила лежавшую на ее коленях сумочку в манере, скорее характерной для пожилых женщин. Точно так же делает моя жена, когда сердится. Ваша мама говорила очень серьезно, хотя мне было трудно воспринимать ее всерьез. Поймите меня правильно: она была потрясающе красива, и просто не верилось, что в этой хорошенькой головке могут быть еще и нормально работающие мозги. Или моральные принципы. Или вообще что-нибудь. Как такое возможно? Разве может Господь одарить всем этим одного человека? Однако похоже на то, что в ее случае Всевышний не поскупился.

Она сразу перешла к сути дела назвав древний обычай избрания Арбузного короля в высшей степени отвратительным и непристойным. Как можно обрекать на страдания молодого человека, унижая его на глазах у всего города только за то, что он сохранил свое целомудрие, — то есть за то, что в любом другом месте считалось бы качеством, достойным похвалы? По ее словам, подобное глумление могло особенно тяжко отразиться на душевном состоянии Игги, учитывая его физическую и интеллектуальную ущербность, а также пренебрежительное отношение к нему членов общины. Она сказала дословно следующее:

— Это все равно что обидеть ребенка или ударить лежачего. Вы загоняете его в кошмарный сон, от которого он не сможет пробудиться.

Я сказал, что полностью с ней согласен. Прожив в этом городе всю свою жизнь (я сделал упор на эти слова, намекая, что она-то здесь без году неделя), я видел, каким тяжелым потрясением оборачивалась фестивальная церемония для некоторых ее участников, когда их провозили по городу в запряженной мулами тележке с потешной короной из арбузной корки на голове, а они должны были приветственно махать зрителям, сжимая в другой руке обрезок сухого стебля. Хотя сам по себе этот эпизод длится всего несколько минут, он накладывает неизгладимый отпечаток на личность человека, который отныне и до конца своих дней будет сгибаться под тяжестью незримой глыбы с выбитым на ней клеймом, объявляющим каждому встречному: «Однажды я был королем». Со временем он может стать кем угодно — преуспевающим бизнесменом, мужем и отцом семейства, — но он никогда уже не избавится от клейма, полученного в тот кошмарный для него день.

Высказав свое мнение по этому поводу, я затем объяснил вашей маме, что Арбузный фестиваль — это очень важное событие в жизни нашего города. Это обычай, освященный временем и ставший частью нас самих. Кто-то из великих сказал: «Если люди не помнят своего прошлого, они обречены его повторять». В нашем случае это не совсем верно. В Эшленде все, что мы имеем, — это наше прошлое, и потому мы стараемся повторять его всякий раз, когда представляется такая возможность. Возьмем, к примеру, сегодняшний Рим. Что мы о нем слышим? Власть поражена коррупцией. Воздух отравлен. Вода непригодна для питья. Венерические болезни в порядке вещей. Деградация, нищета, запустение. Но при этом, верите ли, не проходит и дня, чтобы тамошние жители не испытывали — хотя бы мимолетно — чувство гордости оттого, что в далеком прошлом их несчастный умирающий город был центром мира, столицей великой империи.

Когда-то мы тоже были центром мира, мы были арбузной сверхдержавой. Если вам были нужны арбузы, очень много арбузов, вы обращались к нам. Так было в прошлом. А сегодня я не вижу перспектив для городка вроде Эшленда в рамках «новой экономики». Мы, разумеется, как-нибудь проживем, но кому нужна такая жизнь? После того как ты вкусил мировой славы, предложение «жить как все» выглядит форменным издевательством. Прогресс пытается постричь нас под одну гребенку, сделать стандартно посредственными, но мы предпочитаем смотреть не вперед, а назад, в прошлое нашего города, когда мы были особыми, единственными в своем роде.

Вы, наверное, недоумеваете: что такого особенного мог предложить людям захолустный городок типа Эшленда? Ответ: лично вам — ничего. Нам нечего предложить людям со стороны. Здесь не было великих творений искусства и музеев, здесь не чеканились памятные медали и юбилейные монеты, здешний воздух не имел того чудесного аромата старины, вдохнув который всякий приезжий сразу проникается почтением к тому, что его окружает. Нашим единственным поводом для гордости было сознание того, что нам, и только нам довелось родиться и жить в месте, не похожем ни на одно другое место в этом мире. История и традиции формируют культуру. У нас была своя культура, но теперь ее уже нет. Я объяснил вашей маме, что Игги, как и другие до него, должен принести жертву ради общего блага. Ради сохранения нашей культуры. Во имя города, который сам по себе намного лучше и ценнее, чем все населяющие его люди, вместе взятые.