Ангел из Галилеи - Лаура Рестрепо Страница 16

А дело было в том, что падре Бенито обеспокоили размеры процессии, собравшейся накануне, и он решил сменить стратегию. До сих пор военные действия велись беспорядочно: то против ангела, якобы выдававшего себя не за того, кто он есть, то против Ары как его родительницы. Но Ара была слишком одинока и несчастна, чтобы сплачивать для борьбы с ней готовую к бою оппозицию, а что касается ангела, тут у падре Бенито были свои основания вести себя сдержанно. Он не верил в россказни о том, что юноша действительно ангел, а, наоборот, считал его бесом и так сильно боялся, что, хотя и клеймил злобно и язвительно, не решался предпринять что-то конкретное.

А вот сестра Крусифиха была, с одной стороны, более уязвима, с другой же — ее нужно было безотлагательно остановить, потому что она превратилась в черную папессу, ставящую под угрозу духовную власть падре Бенито, ведь она собирала собственное войско верующих, которое открыто противостояло официальной церкви и ее попыткам изгнать ангела. Это была ересь, которая распространялась и привлекала все новых и новых сторонников, а что самое невыносимое — заправляла тут всем женщина.

Крусифиха, Марухита, Свит Бэби и другие члены совета объявили чрезвычайное положение и заперлись на совещание, так что мне удалось спокойно пообщаться с Арой.

Я жаждала поговорить с ней о ее сыне, но не слишком преуспела. Когда я спрашивала, не ударялся ли он головой в детстве, или намекала на проблемы с психикой, она, оставаясь глуха к любым намекам на болезнь, прикрывалась простым аргументом: он — ангел.

— Конечно же он ангел, — соглашалась я. — Но вы сами признаете, что было бы хорошо «разбудить его». И что он странный юноша. Лучше сказать: он не нормальный…

— А кто сказал, что ангелы бывают нормальные? — отрезала она, и на этом наш спор завершился.

А вот о сестре Марии Крусифихе мы, наоборот, посплетничали с удовольствием.

Оказывается, стремление Крусифихи к лидерству проявилось не вчера; все началось задолго до появления ангела, поклонением которому она теперь руководила.

Слава Крусифихи пошла с того, что она спаслась из огня. Ее сверхъестественная сила проявилась в день пожара в 1965 году, когда Галилея была еще не таким густонаселенным кварталом, как сейчас, а лишь безлюдным горным склоном, и единственным обитаемым местом тут был фантасмагорического вида монастырь, в котором похоронили себя заживо тридцать четыре затворницы.

Его стены были так высоки, а двери столь непроницаемы, что внешний мир полагал, что там уже нет живых женщин, а витают лишь духи. Это мнение подтверждалось каждый день, когда на утренней заре и во время вечернего богослужения сквозь трещины в ограде доносились неземные звуки, словно мифические сирены высокими голосами выводили изысканные мелодии, которые летели, гонимые ветром, пугая редких окрестных поселенцев. Но теория воздушной природы тридцати четырех монахинь в то же время опровергалась сточными водами, которые текли по хребту вниз из монастырского трубопровода, полными экскрементов, вполне материальными и человеческими.

В том знаменитом пожаре, который начался неизвестно почему и не остановился, пока не уничтожил даже камни, погибли тридцать три сестры, сгорели все животные в хлевах и загонах, герани в горшках, растения в саду и даже голуби, такие толстые и хорошо откормленные, что не смогли взлететь.

Единственное существо, которое вырвалось живым из этого ада, была самая младшая из послушниц — вспыльчивая и строптивая сирота, еще не принявшая обета, но которой уже назначили монашеское имя Мария Крусифиха.

Сама она никогда не рассказывала о тех событиях, но, согласно легенде, бродившей в народе, любопытные, присутствовавшие при катастрофе, видели, как она чудесным образом вышла из огня, полностью невредимая, исключая брови и ресницы, которых у нее до сих пор нет и чье отсутствие придает ее лицу то самое неопределенное выражение, от которого кровь стынет в жилах, и делает ее похожей то ли на марсианина, то ли на червячка из гуайявы.

Никто точно не знал, кто такая сестра Мария Крусифиха, зато все точно знали, кем она не является.

Для начала, невозможно было сказать с уверенностью, женщина она или нет. Она казалась скорее существом третьего пола, из тех, кто отказался от сексуальной жизни.

Она не была монахиней, но стала аскеткой по собственной воле. Она дала обет целомудрия, а также обет бедности, совершенно бессмысленный, если учесть, что остальные обитатели Галилеи были бедны как церковные мыши без всяких обетов.

Сестра Мария Крусифиха была нетронутой, не только в символическом смысле, потому что сохранила свою девственность, но и в самом буквальном — ни один мужчина никогда не коснулся ее даже пальцем. Ее отвращение к плоти было столь сильно, что она, можно сказать, лишила плоти даже собственное тело — из-за анорексичной худобы она казалась существом бесплотным, мешком с костями.

Она не позволяла себе даже намека на какой-то цвет кроме черного в одежде, но носила траур не по умершему родственнику и не по возлюбленному, которого у нее никогда не было, нет, скорее это был акт раскаяния за то, что женщины стали причиной первородного греха.

Такая жизнь, полная отречений, имела свои плюсы и минусы. Выгода: не будучи мужчиной, она все же обладала значительной долей власти в квартале. He-выгода: она бросила вызов естественному ходу вещей, а потому превратилась в мишень для нападок. Так, например, в церкви тем утром падре Бенито обвинял ее — Крусифиху, а заодно и ее подопечного, ангела — в постоянных дождях, которые грозили смыть Галилею с лица земли, а также в семи случаях гепатита, зарегистрированных за последний месяц, и даже в рождении двухголового цыпленка, что вызвало серьезные волнения среди населения.

Ара приостановила свой рассказ, чтобы приготовить лотки для еды, и сказала, что оставляет меня, так как ей нужно идти кормить ангела.

— Что он ест? — спросила я.

— Хлеб. Ангельский хлеб.

Я вызвалась было пойти с ней, чтобы снова увидеть его и дать ему крошки из моих рук, но чувство долга оказалось сильнее. Так что мы попрощались, и я вознамерилась уже спуститься в город, когда меня остановили женщины из совета, прервавшие свое затворничество. Крусифиха потребовала, чтобы я никуда не уходила, так как у нее на меня свои планы.

— Необходимо, чтобы вы позволили вымыть вам голову, — сказала она со всей торжественностью. — Лучше всего настоем ромашки, он подсветлит волосы. Грядет конец света, надо действовать!

— А зачем мыть голову, если миру конец? Кроме того, — защищалась я, — у меня чистая голова.

Она схватила мою прядь, чтобы проверить.

— Концы посеклись, — поставила она диагноз и без лишних разговоров начала передвигать чугунки с горячей водой, по-видимому предназначавшиеся для меня. Я вовсе не желала, чтобы кто-то занимался моими секущимися концами, а потому положила на стол деньги, чтобы покрыть расходы за еду, и еще несколько песо сверх того и, воспользовавшись моментом, выскочила в дверь.