Камикадзе - Илья Стогов Страница 16

– Я имел в виду...

– Да ладно, я пошутила. Вы работаете на городское правительство?

– Нет. Я журналист.

– Как интересно! И для кого вы пишете?

Шея у нее была длинная, зовущая к поцелуям и прочим легкомысленностям. Красивая, в общем, шея.

– Я – то, что называется freelance. Вольное копье. Пишу для тех, кто больше платит.

– О чем?

– О жутких преступлениях, громких скандалах, кровожадных злодеях и бесстрашных героях, которые им противостоят. Обо всем, за что сегодня платит читающая публика.

– Наверное, у вас очень интересная жизнь.

– На самом деле нет. На самом деле моя работа – это нудное, рутинное занятие. Без малейшего намека на романтику.

По опыту он знал: после этой фразы девушки окончательно убеждались, что перед ними – профессионал журналистского расследования. Из тех, кто ради пары абзацев в материале способен ночь напролет лежать под дождем на скользкой крыше, сжимая в немеющих руках микрофон направленного действия.

– А где работаете вы?

– Я работаю с Юрием Анатольевичем.

– Юрием... Как вы сказали? Кто это – Юрий Анатольевич?

Она еще раз засмеялась. Он еще раз поразился, какая роскошная у нее шея.

– Юрий Анатольевич – это глава банка, который устраивает сегодняшнюю party.

– Ax вот оно что!

Они помолчали.

– Может, шампанского выпьем? – решился наконец Даниил, а она усмехнулась, взяла его под руку и сказала: «Давно бы так».

В тот вечер он был в ударе. Он обрушил на нее все накопленные за долгие годы журналистские байки... играючи называл по именам знаменитостей... с которыми, разумеется, на дружеской ноге... он намекнул, что работа у него опасная и редко обходится без риска для жизни.

Откуда что бралось? Уже через полчаса он шептал, касаясь губами ее золотых волос, а когда вечеринка была закончена и он, получив в гардеробе свою куртку, лишь с третьего раза попал в рукав, остановить его не могло ничто на свете.

Она доверчиво протянула ему руку, и они полезли сквозь какие-то кусты, ветки царапали ему лицо, и один раз он, поскользнувшись, даже упал, а потом ее ноги белели на фоне черной травы, а когда кто-то, матерясь и чертыхаясь, прошел совсем неподалеку за кустами, они замерли, кожей прижавшись друг к другу, и перед глазами все плыло, но ему было плевать, и она, смеясь, делала с ним все, что хотела, а где-то совсем неподалеку в темноте шумела крохотная речка... потом она на своей машине подбросила его до дому.

Утром он лежал в кровати, тер ноющие виски и прикидывал, следует ли в таком состоянии садиться за компьютер.

(интересно, давал я ей вчера свой телефон? и если давал, то запомнила ли она его? или, наоборот, это она давала мне свой телефон, а я, дурак, спьяну забыл?)

Это был не лучший момент для рефлексий. Московский глянцевый журнал, из тех, работать с которыми мечтала половина журналистов города, заказал ему материал. Сдавать материал следовало очень быстро. Лучше всего – сегодня.

Денег москвичи платили столько, что... в общем, если бы я вам сказал, вы бы не поверили. Он понимал: следует встать, по-быстрому привести себя в порядок и садиться писать.

(нет, если бы она дала мне свой телефон, я бы не забыл... скорее, я бы забыл собственную фамилию.)

Первым ощущением наступавшего утра было довольство собой... чувство полноты бытия. Он включил радио, натянул джинсы, закурил и усмехнулся. А че?

Ближе к обеду он вылез из дому, доковылял до ближайшего кафе

(или все-таки она дала мне чертов телефон?)

и заказал острое, горячее мясо. В кафе играло радио «Русский шансон». Даниил терпеть его не мог.

К мясу он заказал кружку пива... единственную кружку пива... потом еще одну-единственную кружку

(А ВДРУГ ОНА ЗАМУЖЕМ?!)...

вернее, не совсем одну.

Спустя трое суток он, так и не написав для московского журнала ни строчки, сидел в том же кафе, слушал тот же «Шансон», пил водку и думал о ней. О ямочке у нее на щеке... о том, как, щурясь, она кусает нижнюю губу... по спине пробегали когтистые зверьки... от курения уже тошнило, но рука все равно тянулась к новой сигарете.

В тот вечер ему пришла в голову простая мысль: именно это и называют любовью. Ни о какой романтике речи не шло. Ощущение было чисто физиологическим. Он встал, вышел на улицу и отправился ее искать.

Как уж он раскопал ее адрес – разговор долгий. Журналист в таком городе, как Петербург, может многое. Возможности он использовал на все сто.

Почти совсем ночью он стоял перед ее дверью. Розы, купленные на Торжковском рынке, кололи ладонь. Он стоял и не мог нажать кнопку звонка. Он представлял, как заглянет в ее глаза и скажет... скажет еще вчера придуманную фразу... а она, помедлив минуту, бросится ему на шею.

– Это ты? С ума сошел? Ты знаешь, сколько времени?

Она не ждала его. Она собиралась ложиться спать... практически уже легла... завтра на работу. Он все равно отдал ей розы

(красивые. спасибо.)

и начал произносить заготовленную фразу. Получалось не очень.

Она слушала долго и внимательно. Потом сказала:

– Что за манера являться к девушке пьяным?

– Да я... как сказать?.. Я и выпил-то...

– Ладно. Не оправдывайся. Проходи. Только недолго, о'кей?

Он прошел. Квартира была большая. На кресле валялось ее платье – не то, что в прошлый раз... еще лучше. Он сел на диван, она села рядом, а он протянул руку к ее груди... грудь тоже была большая... и она... ну, в общем, вы понимаете.

Начиная с того мгновения и на протяжении следующих трех лет он относился к ней, как диабетик относится к уровню инсулина в крови: хочешь жить – умей поддерживать на нужном уровне.

В начале ноября она выдала ему зубную щетку и ключ от входной двери. В тот вечер они купили красного вина, он пожарил мясо, а вечером они гуляли по набережной, и она впервые сказала, что он, возможно, лучший любовник из всех, кто у нее был.

– Правда, что ли?

– Я сказала «возможно»!

От восторга он вынес ее на середину проезжей части и, держа на руках, долго целовал. Проезжающие машины бибикали и мигали фарами. Это был салют в их честь... салют в ее честь.

Так они и прожили почти три года. Время от времени ходили на концерты модных групп и выставки его знакомых художников. На годовщину знакомства он дарил ей огромные охапки роз, а она говорила, что лучше купи себе нормальную рубашку, а то выглядишь как гарлемский драгдилер, в приличную компанию взять тебя стыдно.

Полина говорила, что хочет, чтобы дома был битком набитый холодильник, дорогая собака и он, Сорокин. Смеясь, она перечисляла именно в таком порядке. Детей она не любила и сама рожать не собиралась. А вот собак любила. Чем дороже порода, тем сильнее любила.