Отчий сад - Мария Бушуева Страница 16

— застыв от ужаса, наблюдает за женщиной. — Вам кого? — спрашивает ее швейцар. — Я пришла. — Женщина мгновение смотрит на Митю — кажется, ее лицо уже приоткрыто

— но вроде и нет у нее лица — и переводит леденящий взгляд… и тут какая-то маленькая фигурка, седая и сгорбленная, семеня, бежит к прозрачным дверям. И он во сне облегченно вздыхает. И потом годы, годы, годы не может простить себе того облегченного вздоха.

Утром было ветрено, постоянные, серыми караванами тянущиеся облака закрывали солнце. Оно на секундудругую прорывалось, ослепляло Наталью, но вновь небесные караваны воровали его, упрятывая в серую мешковину и дачный поселок, и полупустой берег. Тогда Наталья переворачивалась на живот и начинала раскладывать пасьянс «Тройка». Пасьянс был громоздкий, как раз для лежания возле воды, и часто сходился. Сейчас она загадала на неожиданную встречу с приятным мужчиной, так, семерка пик, это мы перекладываем, восьмерка, так, валет бубновый, бубновая дама.

— Положи валета трефового к червонной девятке, — посоветовала Ритка. Она курила и, сняв с себя лифчик от купальника, сидела в одних плавках. Пожалуй, ее поведение чуть-чуть смущало Митю, но он не сковывал ее: сколько художников ведет себя подобно Ритке — только чтобы привлечь внимание к себе. Все они дети малые,

дети и только. Гораздо сильнее Риткиных вольностей тревожил его собственный сон. Мысли о смерти вились мышиным серпантином. Сергей остался на даче. Кирилл висел в гамаке, маясь бездельем. Порой сын так напоминал Сергею его самого в возрасте подростковом, что Сергей морщился, обнажая острые и редкие зубы. Неудачником будет — в родного отца…

— Мить, а Мить?

— Что, Риткин?

— Ты не собираешься в союз художников вступать? Он прекрасно понимал: вступив туда, он станет для нее, как и для множества людей неискушенных, настоящим художником. Все же пока Ритку порой покусывали сомнения. Он усмехнулся: будем смотреть.

— У Мити много врагов, — вступила в разговор Наталья.

— У великих всегда много врагов, — радостно откликнулась Ритка.

— Против него в институте даже заговор устраивали!

— Ну, ты это, сестра, выдумываешь.

— Серьезно, заговор?

— Ничего я не выдумываю — целая группа против тебя объединилась!

— Значит, я просто этого не заметил! На него внезапно напал смех, он захохотал, безудержно и громко, вскочил, рванул вверх руку, заорал: ничего, я все равно победю!

— Нет, побежду! — засмеялась Наташа.

— Победю!

— Побежду!

— Я тучка-тучка-тучка! — Митя кинулся к Ритке. Отстань, а! Сумасшедший! Куча-мала! Белиберда! Абракадабра!

— бра! Ура!!! Наташке даже стало немного обидно. На тебя уже глазеют, сказала она голосом Клавдии Тимофеевны, постыдился бы, не мальчик ведь. Он обнял и ее: мои красавицы! мои птички!

— Групповой секс! — хохотала Ритка. Они катались по песку и орали. А на даче Сергею хотелось выпить: не оставили водки, козлы. Он нашарил в портфеле три смятые бумажки. Томка предусмотрительно зарплату его конфисковывала. Крыса. На бутылку здесь не хватит. Где, где могут быть бабки? Он обследовал карманы брюк, пиджака, перелистал книжонку, пылящуюся на подоконнике, открыл тетрадку со своими заготовками для будущего романа — вдруг застыл, уперев ладони в стол, схватил тетрадку вновь — и изорвал. В тюрьме буду сочинять! Еще бы десяточку. Яростно полез в кухонный столик, загремел вилками, ножами, распахнул шкаф… Вернулся в комнаты, взгляд его наткнулся на комод: что может быть там? Подергал: все три ящика закрыты. И ключей нет. Вот ерунда. Взял кухонный ножик — поковырял в замке. В одном, в другом — не открываются все равно. Выскочил из дома, метнул нож в сосну — тот звякнул и упал в траву. Подошел сутуло к ограде, черт, ногу занозил, попрыгал на одной, вытащил из пятки другой деревянный шип, выругался, перегнулся через ограду и крикнул: эй, дядь Миш, ты дома? Никого. Куда все подевались, черти?!

— Слушай, Кир, — крикнул сыну, — сбегай на пляж, попроси у Митьки десятку.

— Сам иди, — огрызнулся Кирилл, — а я не пойду!

— Ты как со мной разговариваешь?! Ты что, совсем потерял стыд?! Двоечник! Бездельник! Висишь целыми днями в гамаке, как макака! Болтаешься на даче… …Ну, завелся, попал я ему под горячую руку, меланхолично подумал Кирилл, правда, легче на пляж сходить, а там ведь можно их и не найти…

— Стой! — Сергей кинулся ему вслед. — Не надо! Сделает еще каменную морду, вот еще. И этот хорош, длинный…

— Сходи лучше за молоком. * * *

Но Кирилл уже скрылся в лесной зелени, он брел по тропинке, поглядывая по сторонам — вдруг попадется гриб — и, дойдя до знакомого муравейника, остановил

ся. Созерцание холма, похожего на египетскую пирамиду, полного серьезных и умных насекомых, настраивало Кирилла на философский лад. Будь он чуть повзрослее и несколько начитаннее, то состояние, что охватывало его здесь, обозначил бы он словами из Экклезиаста: все суета сует… И собственная жизнь, только начинающаяся, показалась ему сейчас уже завершенной, точно он, Кирилл, древний старик и смотрит на человеческий мир с вершины своих мудрых лет. Палочкой он потрогал пирамиду. Удивительно, как быстро заволновались все муравьи! Точно помчались по холму красные мотоциклисты. Наклонился, поднял с земли большую шишку, уронил ее прямо на муравейник. Паника охватила мотоциклистов! Кирилл тоже о мотоцикле мечтал. Пошевелил шишку палочкой. Метались красные насекомые, передавая друг другу сигналы неблагополучия: что-то упало с неба, чтото опасное движется от соприкосновения с другим, тоже опасным. И Кирилл поднял голову, посмотрел ввысь: облака школьными шеренгами тянулись по небу. Озорное солнце то появлялось, то пряталось вновь. И впервые не просто непонятное настроение овладело им здесь, возле шевелящегося муравейника, но странный вопрос возник вдруг перед ним: а ЗАЧЕМ человек ЖИВЕТ?..

Из-за кустов выглядывала девочка. Какой красивый мальчик, решила она и покраснела. Худой и красивый. Она уже с минуту или даже больше наблюдала за ним, но подойти ближе никак не решалась. Ей было двенадцать лет. Мама ее снимала дачу в том же дачном поселке. Мальчика девочка уже встречала — возле хлебного магазина. Но он не обратил на нее внимания…

Он присел на корточки перед муравейником. И убрал шишку, и отбросил в сторону палку. Наверное, в этот миг он впервые понял — не словами, душой — что каждый всесилен относительно кого-то другого, а другой относительно кого-то третьего. Он вновь хотел глянуть на небо, но почувствовал, что за ним тоже наблюдают, как за муравьями он. И глянул в сторону почти сердито. Девочка чуть испугалась, но все же не спряталась, а наоборот вы

шла из кустов и сказала немного манерно: «Здравствуй, а я вот стою и смотрю, что ты делаешь, кстати?». Еще полчаса назад он бы нагрубил этой кокетке. Но сейчас он поднялся и уставился на нее с удивлением — как на существо с другой планеты — на ее короткий вздернутый нос, пухлый большой рот и льняные волосы, слегка колышущиеся, как пламя свечи, оттого, что она как-то невольно покачивала головой. И шея, и остренькие ключицы, и ее ладошки, грязноватые с бледно-розовыми ногтями, — все неожиданно предстало перед ним крупным планом, а потом растаяло, расплылось, растеклось. И остались только ее глаза, зеленоватые, длинные, в черных ресничках, глядевшие на него восхищенно. Потом глаза затаились, спрятались под бледные тонкие веки, а на щеке у девочки оказалась темная родинка. Кирилл стоял потрясенный. О любви с первого взгляда он уже читал. А теперь, теперь понял, что так бывает на самом деле.