Храм на рассвете - Юкио Мисима Страница 16

Глаза Хонды остановились на свертке из материи, который, то всплывая, то погружаясь, плыл рядом с лодкой. Он обратил внимание на то, что формой и размерами этот сверток напоминал ребенка двух или трех лет, и вдруг понял, что это действительно мертвое тельце ребенка.

Машинально он посмотрел на часы. Было без двадцати шесть. Все вокруг постепенно пропитывалось сумерками. И в этот момент Хонда увидал в том месте, куда они направлялись, яркий огонь. Огонь погребального костра на гате.

Гат был обращен к Гангу: на основании, типичном для индуистского храма, возвышались пять ярусов разной ширины. Большую центральную башню храма окружали стоявшие отдельно высокие и низкие башенки, на каждой из них в мусульманском стиле был сделан балкон с арками, напоминавшими лепестки лотоса; огромное, желто-коричневого цвета храмовое здание закоптил дым, оно поднималось над высокой колоннадой, и внушительное мрачное необитаемого вида сооружение, окутанное дымом, казалось зловещим призраком, парящим в небе. Но между лодкой и гатом еще оставалось пространство бурой воды. По темной в сумерках поверхности плыли в огромном количестве, превращаясь в мусор, цветы, принесенные в дар богам (были здесь и алые цветы, которые Хонда видел в Калькутте), ароматические палочки, и в воде ярко горело отражение погребального костра.

Разбрасывал высоко в небо искры огонь, шумели рассевшиеся на башнях вороны. Небо было темно-синего с пепельным налетом цвета.

Близко к воде на гате стоял небольшой храм, камень его стен покрывала сажа, здесь возлагали цветы к стоящим рядом скульптурам бога Шивы и одной из его жен — Сати, той, что, не снеся оскорбления, нанесенного мужу, бросилась в костер.

Рядом с лодкой, на которой плыл Хонда, толпились, приставая к берегу, лодки и баркасы, груженные бревнами и досками для погребального костра, поэтому их лодка не стала приближаться к центру гата. Теперь там, за охваченными ярким пламенем дровами костра, проглядывал скромный огонек, горевший в глубине храмовой колоннады. То был священный вечный огонь, от которого зажигали каждый погребальный костер.

Ветер с реки пах смертью, воздух наполнял удушливый жар. Так же как и повсюду в Бенаресе, из этого гата вместо благоговейной тишины доносились кажущиеся вполне естественными крики, шум постоянного людского движения, зовущие голоса, детский смех, звуки молитвы. Здесь были не только люди. За детьми бегали худые собаки, а в дальнем от огня углу из воды, куда уходили ступени лестницы, неожиданно одна за другой стали появляться мощные гладкие спины купавшихся буйволов, которых подгоняли погонщики. Когда буйволы, пошатываясь, взбирались по лестнице, их черная мокрая шкура, как зеркало, отражала пламя погребального костра.

Пламя порой окутывалось белым дымом, в котором сверкали языки огня. Дым поднимался до балконов здания и, как живой, вползал внутрь храма.

На гате Маникала кремация проходила под открытым небом, это место официально считалось в Индии местом высшего очищения. При этом вещи, которые в Бенаресе считались чистыми и священными, вызывали одновременно жуткое, до рвоты отвращение. Наверное, такова была их судьба в нашем мире.

К ступеням пологой лестницы рядом с храмом Шивы и Сати было прислонено обернутое в красное полотно мертвое тело: после погружения в воды Ганга оно ждало своей очереди на погребальный костер. Красный цвет материи, которая, окутывая мертвое тело, делала его похожим на куклу, означал, что почивший — женщина. Белый цвет указывал на мужчину. Пока покойницу укладывали на груду дров и зажигали костер, родственники, которым оставалось бросить в костер масло и благовония, вместе с обритым наголо монахом ждали под навесом. На бамбуковых носилках опять прибывает тело, на этот раз завернутое в белое полотно и охраняемое хором голосов — это родственники и монах вместе нараспев читают молитвы. Под ногами, играя, гоняются друг за другом черные собаки и дети. Как это можно наблюдать в любом из городов Индии, с похоронной процессией смешиваются полные энергии, живые люди.

Было шесть часов вечера. Пламя вдруг поднялось сразу в нескольких местах. Весь дым относило в сторону храма, поэтому Хонда не ощущал специфического запаха горящего мяса. Ему просто все было видно.

Подальше в правой части гата находилось место, где собирали пепел сожженных, чтобы поручить его речной воде. Индивидуальность, которую прочно защищала плоть, здесь исчезала, весь пепел смешивался, растворялся в водах священного Ганга и возвращался стихии воды, земли, ветра, огня и воздуха. Нижнюю часть собранной кучи пепла уже невозможно было отличить от сырой почвы. Последователи индуизма не делают могил. Хонда неожиданно вспомнил, какой трепет охватил его, когда, посетив могилу Киёаки на кладбище Аояма, он вдруг почувствовал уверенность, что под могильным камнем Киёаки нет.

Тела одно за другим предавали огню. Было видно, как сгорали опутывавшие их веревки, обугливаясь, исчезали красный или белый саваны, и вдруг приподнималась черная рука, мертвое тело выгибалось в огне, словно ворочаясь в постели. Тело покрылось черным пеплом, который остался от сожженных ранее тел. Что-то шипело, будто из кастрюли убежало варево. Черепа горели плохо. Взад и вперед ходили служители, вооруженные бамбуковыми шестами: они разбивали ими закопченные черепа — все, что осталось от сгоревших дотла тел. Мускулы на черных руках играли в свете пламени, звуки сильных ударов эхом отражались от стен храма.

Замедленность процедуры очищения для возвращения в стихии и, наоборот, ненужное выдерживание того, что было некогда человеческим телом… огонь вспыхивал красным, в нем что-то поблескивало, вместе с искрами в воздухе кружились черные хлопья, над пламенем непрерывно сверкало, словно там происходило зарождение чего-то. Вдруг с грохотом обрушивалась груда дров, огонь немного угасал, а когда служитель раздувал его снова, случалось, что пламя поднималось на такую огромную высоту, что почти лизало балконы храма.

Здесь не было печали. Было ликование, которое могло показаться бессердечным. И дело было не только в вере в то, что почивший возродится в новой жизни, просто все воспринималось как привычно повторяющееся природное явление, подобное тому, как вода на полях порождает рис, а фруктовые деревья дают плоды. Для того чтобы собрать урожай или обработать землю, нужны рабочие руки, так и здесь: природе нужна была помощь, и люди рождались, можно сказать, затем, чтобы помочь природе.

Все в этой кажущейся черствости было связано с потаенным, устрашающим экстазом!

Хонда остерегался разделить этот восторг. Он чувствовал, что, увидев собственными глазами апогей, больше уже не сможет исцелиться. Его зрение поразит проказа — священная болезнь, которой болен весь Бенарес.

Однако он только потом, в следующее мгновение осознал, что увидел нечто сверхъестественное. Душу словно омыло кристально чистой водой — это в его сторону обернулась священная корова. Одна из священных белых коров, которым повсюду в Индии разрешалось вести себя как им вздумается, бродила рядом с местом кремации. Корову, которая без боязни подходила прямо к костру, служитель вскоре прогнал бамбуковым шестом, и она остановилась перед темной колоннадой храма по ту сторону пламени. В глубине колоннады стоял мрак, поэтому белизна священного животного казалась божественной, исполненной великого разума. Белый бок, на котором играли блики пламени, напоминал облитый светом луны снег на вершине Гималаев. Высокое соединение в диком животном холодного снега и торжествующей плоти. Пламя костра поглощало дым, потом дым окутывал пламя, огонь порой гордо выбрасывал вверх красные языки, а порой скрывался в клубах дыма.