Впервые в Библии - Меир Шалев Страница 16

Время, оказывается, и впрямь способно излечить. Не всегда душу отдельного человека, но в истории общества, по прошествии нескольких поколений, оно порой и в самом деле сглаживает боль и смягчает душу, закрывает рубцами раны и подсказывает прощение. Вот и в этой ужасной истории, начавшейся насилием над женщиной и продолжившейся братоубийственной войной, «из сильного вышло сладкое», как сказал Самсон, увидев рой медоносных пчел в пасти убитого им льва (Суд. 14, 14) [25]. Иависские девушки, выданные за уцелевших вениамитян, связали Иавис и колено Вениамина семейными узами. Вот почему в трудную минуту жители Иависа бросились за помощью к вениамитянам, и вот почему вениамитяне плакали, услышав о беде, постигшей далекий им, казалось бы, город. И в этом же состояла причина того, что Саул, который тоже принадлежал к колену Вениамина, тотчас собрал армию и спас Иавис. Просто всех их связывало кровное родство. У каждого из вениамитян были родичи в Иависе — возможно, внуки той бабки, которая когда-то была одной из четырехсот пощаженных девственниц этого Иависа.

Автор библейского рассказа, явно желая напомнить читателю историю левита и его наложницы, проводит дополнительную параллель: Саул, услышав о том, что Иавис осажден аммонитянами, рассекает на куски пару своих волов и рассылает эти куски «во все пределы Израильские чрез тех послов, объявляя, что так будет поступлено с волами того, кто не пойдет вслед Саула и Самуила» (1 Цар. 11, 7). И действительно, этот неординарный способ всеобщей мобилизации тотчас напоминает нам о левите, который точно так же рассек и разослал тело своей наложницы «во все пределы Израилевы».

Но история Саула имеет еще одну связь с историей наложницы в Гиве — уже не личную и не родовую, а принципиальную. Рассказ о наложнице начинается и кончается одним и тем же рефреном. В начале говорится: «В те дни, когда не было царя у Израиля» (Суд. 19, 1), — а в конце: «В те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым» (Суд. 21, 25). Этот рефрен можно толковать двояко. Во-первых, в том смысле, что люди Гивы Вениаминовой позволили себе злодействовать именно в силу отсутствия центральной власти. Во-вторых, как намек на то, что, несмотря на отсутствие царя, все прочие израильские колена действовали, как надлежало. Факт: они собрались, они решили, они организовались, они мобилизовали армию, чтобы выжечь зло из своей среды, а потерпев поражение в начале антивениаминовой кампании, пошли в Бейт-Эль, где тогда находился Ковчег Завета, чтобы спросить первосвященника, что им делать. И поскольку всё это они сделали без всякого царя — в деле участвовали только они, и Бог, и первосвященник — и тем не менее одержали большую победу, это снова призвано напомнить читателю о том библейском идеале власти, в соответствии с которым не человек, а Бог — истинный царь Израиля, и хотя у Него есть на земле свой наместник — первосвященник или пророк, — но он всего лишь передает народу слово Господне.

Отголоски этого основного антагонизма — между царем земным и Царем небесным — возникают снова и снова, на протяжении всех лет царствования Саула, при каждом его столкновении с пророком Самуилом. Об этих стычках, о постоянных стараниях пророка мешать и вредить первому царю, я уже писал в своей предыдущей книге [26]и не буду здесь повторяться. Замечу только, что борьба между Саулом и Самуилом была сложнее, чем обычный конфликт между религией и государством. То был во многом и личный конфликт — между старым обидчивым пророком, к тому же человеком фанатичным и агрессивным, который не нашел себе подходящего наследника и потому не хочет уходить со сцены, и молодым, слабым и нерешительным царем, который не может ему противостоять.

После победы над аммонитянами Саул одержал еще одну победу — на сей раз над филистимлянами. И все же, несмотря на обе эти победы, он по — прежнему не находит в себе силы решительно противостоять Самуилу и эта его роковая нерешительность достигает апогея в ходе войны с Амалеком [27]. С точки зрения самого Саула, эта война, в отличие от войн с аммонитянами и филистимлянами, была совершенно излишней. Но Самуил навязал ее ему во исполнение старого Моисеева наказа, что семя Амалека надо истребить под корень — убить всякую живую душу, включая коров и овец, — потому что амалекитяне жестоко преследовали израильтян во время их сорокалетних странствий в пустыне.

Как рассказывает Библия (1 Цар. 15), Саул разгромил амалекитян, но пощадил их царя и по требованию народа пожалел также захваченный у Амалека скот — волов, коров и овец. И тогда Самуил сказал ему: «Ты отверг слово Господа, и Господь отверг тебя, чтобы ты не был царем над Израилем» (1 Цар. 15, 26). Устрашенный угрозой отлучения, Саул попытался успокоить разгневанного пророка. «Согрешил я, ибо преступил повеление Господа, и слово твое, — оправдывался он, — но я боялся народа, и послушал голоса их». (Кстати, этот страх, в котором он сам признается, страх царя перед собственным народом, тоже свидетельствует о несоответствии Саула своему званию.) Самуил, однако, ни за что не хотел его простить. Когда же Саул, продолжая молить о снисхождении, нечаянно порвал полу его накидки, пророк окончательно разъярился и воскликнул, что вот так же, как эту полу, Бог оторвет от Саула его царство. И затем, отвернувшись от несчастного царя, велел слугам привести прощенного было владыку амалекитян Агага, сам, собственноручно, зарезал его, после чего повернулся и пошел прочь, не оборачиваясь. «И более не видался Самуил с Саулом до дня смерти своей», — говорит Библия [28].