Град Божий - Эдгар Доктороу Страница 16

Любовник летит с ней в новый город, выбирает дом, мебель, предметы обстановки, вникая в мельчайшие детали. Она превратилась в рабыню своего любовника настолько, что все их действия выглядят вполне естественными и нормальными.

Она привозит с собой несколько фотографий мужа — от любительских карточек до фирменного корпоративного портрета. Отобрав цифровую фотографию, переведенную в голографическое изображение, любовник летит в Будапешт, к хирургу «фирмы», которого он знает еще по старой своей службе и которому ничего не говорит о своем положении, давая врачу понять, что продолжает служить в разведке. Таким образом удается гарантировать соблюдения кодекса и сохранение секретности. Вы не слишком сильно отличаетесь друг от друга, говорит врач, рассматривая голограмму. И это верно, думает любовник: ее влечение ко мне определяется тем же, чем вообще определяется ее влечение к худощавым мужчинам, таким, которых она бессознательно полюбила когда-то в детстве. Я не имею в виду комплекс Эдипа, это не обязательно, но каждый из нас ищет внедренный в наше сознание в раннем детстве образ чистого притяжения. Перенос существует даже в столь нежном возрасте, когда модельная личность запечатлевается на всю жизнь как образец, который следует любить. Этот образ запечатлевается столь глубоко и неотъемлемо, что в его присутствии вы буквально расцветаете, как гелиотроп.

Нос надо сломать и увеличить, линию роста волос немного опустить — это можно сделать с помощью трансплантации, волосы надо коротко остричь и сделать седыми на висках, чтобы скрыть десятилетнюю разницу в возрасте. Челюсть расширим с помощью имплантата. Мне надо будет прибавить в весе двенадцать — пятнадцать фунтов, в обувь вставить супинатор…

Но историю не следует перегружать деталями. Она не может зависеть от реалистического представления тщательно выписанных подробностей, призванных усилить правдоподобие. Все эти детали слегка обозначаются при монтаже. Кино должно оперировать отвлеченными реалиями, в которых конкретная материя уступает место сверхъестественному резонансу с повседневной правдой жизни. Зло, в том виде, в каком оно совершается, всегда происходит из данности обыденной жизни, не только мотивация, но и форма возникают из структур существующих обстоятельств, а не из высоколобых злокозненных концепций, требующих изощренного планирования для их воплощения.

На самом деле фильм может начаться с кульминационной сцены, как ее мыслит любовник, с работы художественного представления, в ходе которого американский бизнесмен, человек, к которому он не испытывает никаких чувств, кроме, может быть, легкого раздражения, повергается на дно материального и психического краха. Муж подходит к двери квартиры, которую он считает своей, но его не узнает собственная жена. Она искренне отрицает свое знакомство с этим человеком. Двойник вызывает полицию и просит привлечь непрошеного гостя за бродяжничество. Охранники не пускают его на порог его же офиса. В отелях не принимают его кредитные карточки. Старые друзья в страхе отворачиваются от него. Адвокаты не отвечают на звонки. Паспорт его аннулирован как фальшивый. Дезориентированный, смутно догадывающийся, что все это кем-то подстроено, он будет шумно доказывать свою правоту, впадая в безумное состояние полного психического сдвига, изгнания из самого себя.

Может быть, думает любовник, муж сойдет с ума. Возможно, он попытается меня убить и кончить свои дни на принудительном лечении в клинике для социально опасных душевнобольных. Еще одна, превосходная, щекочущая нервы неопределенность касается меры моей власти над любовницей, меры, которая определяется тем, насколько я могу доверять ей. Если в ней, в форме жалости или ужаса, возобладает тлеющее под золой чувство преданности, и возобладает до такой степени, что она откроет правду, даже рискуя навлечь на себя судебное преследование, то все так великолепно задуманное и выполненное дело разлетится вдребезги.

Самое вероятное, конечно — да и как я могу утверждать, что не ждал этого с самого начала, — это то, что, совершив преступление узурпации чужой личности, я пойму, что даже это не развеет моей глубокой, хронической апатии, которую возможно облегчить, если только это возможно, оставив одержимую любовью и обожанием женщину с единственным, что у нее осталось, — с раздавленным мужем, которого она предала.

Такова светская версия Амфитриона эпохи Просвещения. И родилась она от вида миловидной, уверенной в себе женщины, которая оказалась рядом со мной на званом обеде. Моя лаборатория здесь, в голове, под сводом моего черепа.

* * *

Вороны на пристани? Итак, они тоже здесь. Мне никогда не приходилось слышать о воронах, живущих у соленой воды. Это очень плохо. Посмотрите на них. Три или четыре вороны пикируют вниз, подбирая клешни крабов и раковины моллюсков, оставленные чайками. Это только передовой отряд, авангард. Если им понравится еда, то через минуту стаи ворон с криками и карканьем усеют все прибрежные деревья, подняв треск, какой не снился какому-нибудь проклятому клубу рокеров, прости меня, Господи. Я вижу здесь иволг, мелькающих в зарослях черники, вьюрков, которые любят балансировать на водорослях, когда поднимается ветер, вижу краснокрылых трупиалов, пересмешников, трясогузок, кардиналов, крапивников, дятлов, ласточек, вижу водорезов, песочников и сгорбленных, как старухи, цапель с кривыми шеями… Вороны умнее, их больше, они поднимают страшный шум и живут стаями. Они возьмут верх и вытеснят отсюда всех, а это серьезно. Ими надо заняться вплотную. Вы должны убраться в пригородные леса Вестчестера, вороны. Вы жители суши, должны жить стаями на больших кленах и скакать по дорогам, подбирая трупы белок и сусликов. Вы плохо смотритесь на фоне голубого неба. Вороны на пристани — это меткая метафора.

Давайте на минуту задумаемся над замечаниями моего учителя из гимназии Луитпольда: что для того, чтобы уважать себя, ему требуется мое внимание и что Иисус был распят такими, как я. Итак, мы имеем здесь два элемента, которые теперь проникли друг в друга: авторитаризм и воинствующее христианство. А теперь я прошу вас принять во внимание возможность того, что благочестивые деяния христианских священников и королей, которые на протяжении веков демонизировали и расово обособляли еврейское население Европы с помощью аутодафе, погромов, экономических проскрипций, ограничения законных прав, депортаций и культивирования респектабельного антисемитизма, не пропали даром и результаты их достигли критической массы в классной комнате моей гимназии. Давайте представим себе, что это едва заметное тихое озлобление вкладывается в уши тысячи, миллиона детей моего поколения. Мгновение спустя происходит холокост. Ибо вы видите, что махина трагедии человеческой истории, увеличивая свою плотность и массу до такой степени, что ее становится невозможно сдержать, катится, сметая все на своем пути, конечно, не со скоростью света, но очень быстро.

Итак, что мы можем вывести отсюда, если хотим соблюсти правила логики? Мы должны заключить, что, учитывая события, происшедшие в европейской цивилизации на протяжении двадцатого века, мы не можем и дальше всерьез воспринимать традиционную религиозную концепцию Бога. Отсюда следует, что если я серьезный человек, а у меня есть основания полагать, что так оно и есть, то должен искать Бога где угодно, но только не в религиозных писаниях. Я должен попытаться понять определенные незыблемые законы вселенной, обусловливающие трансцендентное поведение. Бог, Один Старик, проявит себя именно в этих законах.