Дом черного дрозда - Элис Хоффман Страница 16

Отец сказал, что нельзя доверять чужакам, но мне было все равно. Я отправилась на встречу с Эваном Перкинсом рано утром — в небе еще висела россыпь звезд. Я взяла свою любимую лошадь по кличке Сван. [6]Сван была страшная и старая, но устойчивая на ходу. У меня голова кружилась от того, что я делала, — нужно, чтобы подо мной было хоть что-то надежное.

Когда я добралась до места встречи, Эван Перкинс уже ждал меня. При нем была одна из лошадей Дилла, а еще кувшин с черным кофе, сумка с картами, оборудованием и стеклянными банками под образцы.

Мы начали от маяка, где чудовище видели впервые. Свою соломенную шляпу я низко надвинула на лицо. Когда мы стояли рядом или шли бок о бок по песку, я едва могла дышать. Следы Морской твари смыло приливами, но время от времени Перкинс нагибался и с помощью пинцета извлекал что-то из песка. Спустя час он нашел несколько чешуек, довольно больших и коричневых, как грязь. Я-то была уверена, что это чешуя крупных луфарей, поменявшая цвет на солнце, но ничего не говорила.

— Как ты думаешь, монстры — это порождение человеческого воображения? — спросил меня Эван.

Солнце вставало, и он предложил мне кофе, еще теплый. Я выпила кофе и почувствовала, что меня уносит. Я смотрела, как звезды исчезают в светлеющем небе. Кто я такая, чтобы говорить, на что способно людское воображение?

— Аутентичные аномалии встречались всегда, — высказалась я. — И если они являются частью мира природы, то по определению они естественны.

Было очень смело с моей стороны сказать такое, а еще смелее было посмотреть прямо на него, не пряча своей «аномалии».

Мы направились к большим прудам, посетили их один за другим, все пять, и, пока мы ехали, я называла ему деревья, которых он раньше не видел, всякие обычные породы, например болотную сосну или акацию. Шелковицу, привезенную из Китая, он узнал, потому что разочек сам был в Китае. Там он видел кальмаров, которые выпрыгивали из воды, как вороны, а еще двухголовых рыб, которые могли держать одну пару глаз закрытой, а другую пару открывать и закрывать.

В Китае, может, он и был, но никогда раньше он не был на Кейп-Коде. Здесь все для него было новым и потому интересным. Я рассказала ему о гнездящихся в наших лесах черных дроздах, но с белым оперением. Люди зовут их птицы-привидения, но я сама подобрала четыре пера, и были они вполне материальными. Я показала ему следы красной лисицы, заросли остролиста, зеленого сейчас, но алого глубокой зимой. Я рассказала ему о крови дракона — сгущенном соке дерева, из которого мы делали краску для лоскутных одеял и платьев. Он начал смотреть на меня так, как я обычно смотрела на новую книгу, — книгу, которую я никогда раньше в руках не держала, книгу, которая удивляла меня каждым своим словом.

Три дня подряд мы встречались каждое утро. Я научилась вести себя тихо, пока он искал образцы. Он искал следы, чешуйки, обглоданных чаек или крачек — любое доказательство. Я пила горячий кофе. Я перестала беспокоиться о шляпе и позволила своей темной косе блестеть на солнце. Я шла по грязи и указывала на лягушек. Я посыпала солью валявшиеся бревна, надеясь этим подманить морского монстра, чтобы он явился за тем, что ему самым естественным образом было необходимо, квинтэссенцией чего был сам — отходом соленого моря.

У моего отца были все причины сердиться. Я бросила ходить за коровами, и они жалобно кричали по вечерам, и моей сестре Хьюли приходилось идти в поле и доить коров, несмотря на страх перед монстром. Я забыла все домашние дела, всю свою жизнь. Лошади ждали в стойлах, чтобы я пришла и читала при свете лампы, но я не появлялась.

Время шло, и Эван положил ладонь мне на руку, потом на плечо, потом на ногу. Он целовал меня, когда я этого никак не ожидала, и затем — когда ждала. Я думала о воде. Я думала о соли. Я думала о том, что любой монстр, который смотрит на свое отражение в водах пруда, видит всего лишь темное движение воды и булавочные головки звезд.

В том, что случилось, конечно же, виновата я. Надо было позволить ему уехать в конце недели, когда он сказал, что даже если морское чудище существует, обнаружить его не представляется возможным. Я думала о тех местах, где побывал Эван, и о тех местах, куда он еще поедет, и о том, как он обнимал меня и поднимал мне юбку. Когда он был со мной, он всегда прижимался лицом к моему лицу. Он не боялся трогать меня так, как другие никогда не делали, как будто я была заразной.

В то утро я отправилась в гавань. Джордж Вест работал с сетями. Я знала, что как раз появился огромный косяк луфаря. К полудню, когда эти хищные рыбы будут загонять стадо макрели поближе к берегу и к гибели, вода в бухте будет кипеть.

— Не говори никому, что видел меня, — сказала я.

Джордж кивнул, и как только он отвернулся, я подобрала чешуйки луфаря. Я подержала под ними спичку и слегка их подпалила, так, что они стали коричневыми и запахли серой, почти как жженые перья. Я повернулась, чтобы уйти, и увидела, что Джордж Вест смотрит на меня. Он так напряженно работал с сетями, порванными неистово мечущимися рыбинами, что руки у него кровоточили.

— Держу пари, Гарри Винн не видел, как кто-то выползает из бухты. У него бывают кошмары, и он ходит во сне. Я сам его видел. Бредет босой по снегу и орет на что-то, чего там и нет.

— А много ты знаешь о том, чего нет? — спросила я.

— Уж я-то узнаю чешую луфаря, если увижу.

Это была самая длинная речь Джорджа Веста за все время, но я не собиралась слушать дальше. Я подошла прямо к нему, близко, не думая о том, что от меня несет серой и рыбой.

— Обещай, что никому не скажешь.

И почему я решила, что имею право требовать от него этого? Все же оказалось, что он тоже так считает, потому что он кивнул, а я убежала. Прежде, чем Джордж Вест передумает.

Вряд ли он точно понимал, на что согласился. Да я и сама не совсем это понимала. Я поскакала верхом прямо к дому Диллов, в юбке, заляпанной грязью, источая запах серы. Я думала о кровоточащих руках Джорджа Веста и о том, что люди совершают странные, отчаянные поступки. И я накручивала себя все больше и больше. Солнце жгло, и лицо у меня болело так, будто кто-то меня жалил, будто пчелы прятались под кожей.

Мистер Дилл проводил меня в гостиную, где Эван укладывал свои вещи. В комнате пахло лимоном, кофе и грязью. Я завернула чешую в шаль и положила сверток на кровать. Я наблюдала, как Эван развернул шаль, и почти потеряла сознание от нервного напряжения. Я думала о том, как он обнимал меня. Я думала, что могу обратить ложь в правду.

Когда он увидел то, что я принесла, выражение его лица дорогого стоило.

— Вайолет, — сказал он.

И мне захотелось закричать: «Да, да, это я, я живая!»

Но я смотрела в пол, будто сама испугалась своей находки. Я не торопила события. Из всего прочитанного я сделала вывод, что лучший способ рассказывать истории — это начинать подальше от главного стержня, но все время держать в уме, в чем же этот стержень заключается. Для меня главным было то, как он смотрел на меня.