Боги и лишние. неГероический эпос - Олег Радзинский Страница 16

Найману часто было стыдно, что Аня любит его больше, чем он заслуживал. Тогда он летел в Лондон и что-нибудь ей дарил.

Найман ценил чувство дома. С годами потребность в этом чувстве усиливалась, нарастала, заполняя его ровным покоем. И сама Аня была окутана этим ощущением покоя, будто теплым туманом, в котором сразу становилось легко и просто, и ее туман расплывался, заполняя мир вокруг. Все остальное – манящие огни больших задач, бури бизнеса, молнии недолгих увлечений – все тонуло в этом тумане, и он съедал ту, другую жизнь, жизнь помимо себя, жизнь за своими границами, и казалось, ничего, кроме этого теплого, покойного, уютного тумана, нет и быть не должно. Так белый утренний воздух над несущейся в ненужную даль рекой прячет ее, и лишь отдаленный гул течения слышен за его плотной завесой. Река пропала, и не нужно никуда плыть. Лег, укутался туманом и заснул.

Ему повезло с Аней: она не задавала вопросов. Оттого и ни к чему было врать.

Найман не хотел ее расстраивать. Лучше встретиться с Покровским и Строковым сейчас – до приезда домой, чтобы потом ничто не отвлекало от семьи.

– Если на час, то прямо сейчас. Потом не смогу уже до Москвы.

– Где удобнее, Марк Наумович?

Он назвал место.

Суть изложил Покровский. Найман не любил Покровского, оттого что понимал его лучше других молодых российских миллиардеров, которые ему нравились. Они рассчитывали на себя и думали, что не зависят от жизни. Они думали, что жизнь зависит от них.

Покровский был переходным звеном. Вроде один из новых, но вырос в бизнесе по старым правилам. Найман знал его покровителей: люди из старого мира, занявшие место в новом, оттого что работали в правильных организациях. Люди, удержавшие страну на чекистском крючке. И поймавшие на тот же крючок таких, как Покровский.

Им подали обед в отдельной комнате закрытого клуба “Уайтс”. Найман не совсем понимал, зачем это нужно, но жившие в Лондоне друзья посоветовали выбрать клуб. Он вступил в два – “Девоншир” в Сити, деловом районе Лондона, где собирались финансисты, и “Уайтс” на Сент-Джеймс-стрит – старейший в Британии клуб аристократии, куда до сих пор не допускали женщин. “Уайтс” не принимал новых кандидатов, если их заявления не поддержаны минимум тридцатью пятью членами клуба, да и тогда особо не принимали, но Марка Наумовича Наймана приняли. Вероятно, посчитали его британским аристократом.

– Время подошло. – Покровский прожевал листья салата с тыквенными семечками и козьим сыром, проглотил. Запил белым вином. – Мы пришли к выводу: время подошло. Нас – мировую элиту – ожидает насильственное перераспределение активов. Нужно решение создавшейся ситуации.

– Кто – мы, Валентин? – спросил Найман. – Кто пришел к выводу? Вы и Максим?

– Не только. – Покровский откинулся на спинку стула, улыбнулся: – Коля Гнатюк. Антон Кляйнберг. Но идея, идея о том, что нужно делать, – Максима.

Строков был гений. Найману это объяснили, когда он вкладывал деньги в первый строковский стартап после возвращения того из Британии. Найман инвестировал во все российские хайтек-проекты, хоть и не понимал этот бизнес – без внятной прибыли, с непонятно на чем основанными оценками, но деньги это для него были небольшие, и сулимый потенциал намного превышал риск. Главное же – такие инвестиции давали ему ощущение молодости, как давали его недолгие романы с юными девушками. Девушки, правда, не приносили долгосрочной прибыли. Зато обещали кратковременный результат.

– Что здесь нового? – спросил Найман. – Это продолжается с момента формирования классов: одни защищают свои привилегии, другие пытаются их отнять. Что вы вдруг сейчас всполошились? И какой такой вы нашли выход, который человечество не могло найти раньше? Поделитесь, Максим.

Строков сидел молча, склонив набок большую красивую голову с длинными темно-русыми волнистыми волосами и огромными, подернутыми дымкой, серыми глазами. У Строкова было лицо викинга, как их рисовали в детских книжках про Древнюю Русь – широкоплечих, бородатых, приплывших в дальнюю лесную страну навести в ней суровый северный порядок. В молодости Найман хотел такое лицо. Сам он был высокий, худой, с длинным подбородком, и, как говорила Аня, весь из углов. И лицо его – длинное, худое – тоже было словно составлено из углов или, скорее, из треугольников. Найман был похож на большого сероглазого добермана. Он это знал.

– Выход нашли, – подтвердил Строков. – Стратегию выхода нашли. Раз и навсегда изменить эту… – Он запнулся, подыскивая правильное русское слово, – эту парадигму. Динамику. Борьбы за привилегии. Станет невозможно.

И снова Покровский:

– У власти нет альтернативы, если она хочет остаться властью. Нужно будет задобрить, закидать массы деньгами, симулировать социальную справедливость. А у кого взять деньги, как не у нас? К нам и придут. Нас и сдадут. Не потому, что наша власть плохая, хотя она плохая, но не поэтому: любая администрация так поступит – любая и везде, если держится за свое место. Нужно глобальное решение проблемы, ее корня, первопричины, и мы можем его предложить. Раз и навсегда, как сказал Макс. Что делать. Как поменять ситуацию.

– Интересно. – Найману и вправду было интересно. – Что за идея?

Они закончили ланч; в приоткрытую для выноса грязной посуды дубовую дверь проникала приглушенная жизнь закрытого клуба “Уайтс”: вежливый шелест подошв прислуги, британские голоса с их постоянно меняющейся, плавающей интонацией, позвякивание бокалов на уносимых и приносимых подносах, и тот странный фон, что всегда висит там, где много людей. Найман чувствовал этот фон, как чувствовал температуру воздуха, как чувствовал влажность воды: фон зудел, дрожал, словно дымка, даже в пустых коридорах, будто люди ушли, и после них остался белый шум – как радиация. В разных местах фон звучал для него по-разному, будто разные люди по-разному меняли структуру молекул окружающего их воздуха, и в нем появлялось нечто, помимо кислорода и азота, аргона и примесей. Найман всегда хотел знать, слышит ли это он один или слышат все, но забывал поинтересоваться.

– Проект называется КВОРУМ, – сказал Покровский. – То есть достаточное число участников. В смысле – больше не нужно.

– Для чего не нужно? – спросил Найман.

– Вообще не нужно, – ответил Строков.