Санькя - Захар Прилепин Страница 16

— Но этой страны скоро не станет, Алексей… — Саша отрезал отчество от инициалов Безлетова, просто расхотев произносить «Константинович».

— Я тебе говорил: ее нет уже, — быстро ответил Безлетов. — Дайте дожить людям спокойно по их углам. Вот этим русским, о которых вы так печетесь, предоставьте такую возможность: до-жить спо-кой-но. Вы им добра не принесете, поймите. Но беды натворите большой. К тому же вы зря на них надеетесь. Они такие же русские, как… как новые греки по сравнению с древними. Как воины-ассирийцы по отношению к айсорам — чистильщикам обуви. Саша допил пиво и тоже стал смотреть в телевизор, изображение в котором так увлекло Негатива. Мотоциклисты по-прежнему ездили по кругу. Потом посмотрел на Рогова, который качал головой в такт чему-то происходящему внутри его.

— Понимаешь, Саш, — снова понизил тональность Безлетов. — Мне было симпатично то, что вы делаете. Это был такой эстетический проект, интересный на фоне воцарившейся тоски и смуты. Но вы начали переходить за грань. Вот-вот начнется необратимое. Остановитесь сейчас. Делайте то, что вы делали раньше. Это очень ярко — ваши листовки, ваши речи, ваши крики на площади, флаги. Девушки ваши ясные, с тонкими лицами… Это не совсем по-русски, не в нашей традиции, но ярко все равно. Да и вообще, — хорошо оживился течению своих мыслей Безлетов, — в наши дни русскость не является достоянием всех, рас-се-яне растеряли свою русскость. Она еще сохраняется в конкретных людях, как вполне определенное духовное начало, и, дай Бог, сохранится еще какое-то время. Быть может, несколько столетий.

— Где она сохранится? — искренне удивился Саша. — В стране, которая через тридцать лет вымрет и будет заселена китайцами и чеченцами?

— Нет, конечно. Но как-то сохранили свое «еврейство» в течение двух тысяч лет евреи. Русские общины живут во всем мире, никто им не мешает. Еще живая культура является главной и, увы, единственной составляющей русского духа. Дух почти нигде уже не живет более — только в отдельных носителях, которые пишут картины, или книги, или… не важно. Народ перестал быть носителем духа и, значит, не способен более ни на что. Все, что мы еще можем дать миру, — это запечатлеть жизнь своего духа.

— В момент распада этого духа… — выговорил Саша устало.

— Саша, все зависит от вас самих. Если вы затеете столь ожидаемый вами кровавый хаос, распад только ускорится. Не вызывайте бесов. Вызывайте ангелов, — Безлетов мягко улыбнулся патетичности своего высказывания, тем самым размыв привкус патетики. — Настоящие события происходят в мире духа, Саша. Истинный русский человек «дух», каждый раз усиливая повторение голосом, — человек, взыскующий правды. Россия должна уйти в ментальное измерение… — заключил он. — Так будет лучше.

— А нам куда уйти? — внезапно спросил вернувшийся и стоящий за плечом Безлетова Веня.

Безлетов полуобернулся, не удостоив Веню полным взглядом, и тут же вернулся к чашечке кофе. Допил, посмотрел на дно, потряс зачем-то, поставил на стол, оставил на столе гладкую купюру — оплату за кофе плюс чаевые, и, быстро попрощавшись, вышел.

Никто не сказал ни слова. Негатив по-прежнему смотрел в телевизор.

— Как вам… беседа? — спросил Саша на улице. Ближе всех к Саше шел Негатив, и ему пришлось ответить первому.

— Мне все равно, — ответил Негатив. — Я не пойму только, на хера ты нас сюда привел?

— Да ну его, — высказал мнение и Веня.

Рогов молчал.

— Леш! — позвал Саша.

— А ты услышал что-то новое? — ответил Рогов, явно отвлекшись от каких-то своих мыслей.

Саша пожал плечами.

— Он, — сказал Рогов, — наверняка лет десять назад был либералом и требовал… Всего того, что они требовали тогда… раба по капле… покаяния, прочего…

— Да, — согласился Саша, чувствуя внутреннюю радость оттого, что по-прежнему спокойного Рогова слова Безлетова вообще никак не тронули.

— И тогда он, наверняка, не руководствовался теми идеями, что сейчас высказывает. О том, что устраниться надо. И что вмешательство методами жестокой хирургии не божественно. Как они вообще любят бога поминать, чуть что. И когда они кромсали тупым ножом по живому телу, он был для них очень кстати, и теперь вот. Чтобы ни делали они… Бог мальчиком на побегушках к ним приставлен?

Рогов остановился и закурил.

— А потом, Саш, ты заметил, он ведь тебя, да и всех нас, считает айсорами, которые обувь чистят, а себя хранителем русского духа… Пусть считает.

— Мы куда идем? — спросил Веня, которому все это уже прискучило.

— Мы идем в народ. Пить водку, — ответил Рогов. — Условия таковы: помещение должно быть теплым, а водка — дешевой. Где у вас самая дешевая водка?

— У вокзала, — ответил Саша. — Это близко.

* * *

Судя по вкусу, мясная начинка у пельменей была заменена тщательно пережеванной бумагой, скорей всего промокашкой. Майонез, сизым мазком прилипший к краю тарелки, кислил.

— Хлеб… мокрый… — брезгливо сказал Рогов и сделал движение отложить почти прозрачный, как лепесток дорогой рыбы (и, кажется, рыбой пахнущий), ломтик ржаного хлеба, но Негатив перехватил хлеб и переложил себе в тарелку, прямо на майонез.

У Саши аппетит был отменный, и после ста граммов водки, разлитой по трем граненым, высоким стаканам, пельмени показались вполне съедобными. Да еще под пиво…

Привокзальная забегаловка была полна шумными, дурно одетыми людьми, в основном мужского пола. Еды на их столах не наблюдалось — только водка в стаканах. Ее выпивали сразу, двигая сизыми, словно палеными кадыками, и потом долго с сомнением заглядывали в стакан.

Выделялся небритый и мрачный, неясного возраста мужчина в грязном камуфляже, похоже, безрукий.

Саша и Веня сами не заметили, как после третьего стакана начали разговаривать громко, активно жестикулируя при этом. Негатив, как и прежде, молчал, тщательно пережевывая хлеб и пельмени. Саша приметил еще: если сам он, зайдя в кафе, несколько раз осмотрелся — что за люди вокруг, — то Негатив, напротив, даже не поинтересовался, кто здесь пьет и не закусывает. Казалось, что Негатив пришел к себе домой, где все ему давно известны. Рогов не шумел и не пьянел, только по лицу его пошли розовые, с четкими границами, пятна. Саша смотрел на Рогова, в хмельном удивлении отмечая, что если обвести пятно на левой щеке, получится Африка. Саша несколько раз вытягивал шею, пытаясь разглядеть форму пятна на правой щеке Рогова, пока Лешка не кивнул вопрошающе: что такое?

Саша по-щенячьи закрутил головой: ничего.

Рогов мягко улыбался.

— Лех, скажи мне еще раз об этом разговоре, — попросил Саша. — Ты очень славно говоришь.

— А что тут говорить… — вновь искренне удивился Рогов. — Послушать того типа, так проще лечь и умереть. Русским, следуя его логике, вообще надо было ложиться и умирать каждые сто лет. Как только они собирались «пускать кровя». Я не вижу никакой разницы между сегодняшним днем и тем, что было… очень давно. Я даже не вижу разницы между собой и дедом моим. Рогов говорил медленно, словно прокручивая каждое слово в мясорубке.