Женский приговор - Мария Воронова Страница 15

Только они служат неким покрывалом, под которым не видно настоящее, живое, идущее от сердца. В лучшем случае официальные лица презрительно цедят в сторону самодеятельных коллективов: «жалкие попытки низкопоклонства перед Западом». Тут жалкая попытка, там, вот тут еще, а явления – нет, не существует.

Но, не существуя, рок-движение все же развивается, растет и когда-нибудь достигнет такого размаха, что нельзя будет его игнорировать. Поэтому дело Мостового – настоящий подарок судьбы для идеологической машины. Пока вина Кирилла не доказана, нельзя порочить его имя публично, но множество журналистов сейчас сидят, затаив дыхание, рука к перу, перо к бумаге, и только ждут, когда Ирина произнесет «признать виновным», чтобы со страшной скоростью застрочить, как «пресмыкательство перед Западом», «рабское подражание капиталистическому образу жизни», «антисоветский настрой» и «следование гнилой буржуазной морали с ее глубоко чуждыми советскому человеку ценностями» превратили обычного паренька в ужасного маньяка. Сразу все узнают, что рок-музыка воспевает культ смерти и насилия, пропагандирует разврат и растлевает юношество. Жил себе хороший мальчик Кирилл Мостовой, учился, работал, служил в армии, такие перспективы имел, а увлекся проклятой музыкой – и все насмарку. Превратился в хищного зверя. Так что, дети, мотайте на ус – будете слушать что не надо, тоже маньяками станете. И никого не остановит простое соображение, что на Западе живут миллионы людей, они постоянно подвергаются воздействию тлетворной массовой культуры, но маньяками становятся считаные единицы. Не в культуре тут, наверное, дело.

Причины превращения человека в серийного убийцу неизвестны, и нужно их серьезно изучать, потому что в практике становится все больше подобных случаев. Кого-то удается вычислить, кого-то нет, но не с неба же эти выродки падают! Рождаются, как все люди, и живут среди людей… На гнилом Западе проблему уже признали и вовсю исследуют, а мы не такие. Мы будем вечно делать вид, что проблемы не существует.

Кстати, удивительно, что версию о серийном убийце в деле Мостового выдвинули сразу после второго эпизода. Обычно тянут до последнего, лишь бы не признавать существования маньяка. Советская власть уничтожила социальные предпосылки преступности, а тут вдруг человек убивает из любви к искусству! Вот ведь оказия, прямо скажем, не по-нашему.

Гнилая западная наука исследует, а наша объясняет. Коммунизм – хорошо, а капитализм – плохо, и любой свободный побег научной мысли тут же срезается ржавым секатором официальной идеологии.

Поэтому маньяк из андеграунда – это отлично. Это настолько прекрасно, насколько можно себе вообразить. Гораздо лучше, чем серийный убийца – матерый уголовник с десятью ходками за плечами. Подпольный рокер – это идеал, это одновременно причина, следствие и решение.

Ирина зябко повела плечами. Даже если Мостовой невиновен, вряд ли кто-то ей позволит вынести оправдательный приговор.

По черной лестнице Надежда Георгиевна спустилась во внутренний двор здания суда и огляделась, с удовольствием вдыхая особый свежий и влажный мартовский воздух. День сегодня выдался не по-ленинградски ясный, и она с удовольствием запрокинула голову, вглядываясь в чистое лазурное небо. Снег на крышах уже отсырел, начал таять, но снова схватился морозом, так что теперь флигель напротив оказался украшен целым каскадом сосулек, в которых рассыпались, искрясь, солнечные лучи. Под сосульками Надежда Георгиевна разглядела жестяную вывеску «Столовая», сильно поблекшую и тронутую ржавчиной по углам.

От неожиданно яркого ли дня, или от острого предчувствия весны, или просто от того, что она в час дня гуляет на улице, Надежда Георгиевна вдруг почувствовала себя девчонкой-прогульщицей и, заметив на дорожке к столовой длинный ледяной каточек, проехалась по нему.

Первый день в качестве народного заседателя немного разочаровал. Во-первых, воображению Надежды Георгиевны почему-то представлялись мраморные статуи, барельефы, бархатные драпировки, может быть, даже развешанное по стенам старинное оружие, а оказалось обычное унылое «присутствие». Судья по гражданским делам, к которой прикрепили Надежду Георгиевну, разочаровала еще больше, оказавшись до боли похожей на Ларису Ильиничну. Только Ларису Ильиничну она могла поставить на место на правах руководителя, а тут на место ставили ее саму. Слушая дело о разводе, Надежда Георгиевна подумала, что этих запутавшихся в своих чувствах молодых людей еще можно примирить, и обратилась к ним с предложением вспомнить первые дни знакомства, когда они были очарованы друг другом. Судья довольно грубо ее одернула, перевела разговор на имущественные вопросы, а в перерыве сделала замечание, мол, тут судебный процесс, а не воспитательный, возникла некоторая натянутость, поэтому в обед Надежда Георгиевна не осталась пить чай в кабинете судьи вместе со второй заседательницей.

Она планировала дойти до кафетерия в конце квартала, но раз тут есть столовая, то вообще прекрасно!

Несмотря на обеденное время, в низком просторном зале было не много народу, некоторые столики оставались пустыми.

Неужели здесь настолько дурно готовят? – с улыбкой подумала Надежда Георгиевна, ставя пластмассовый поднос с отколотым уголком на дорожку из стальных труб, идущую вдоль всего прилавка.

Против ожиданий, горячие блюда выглядели вполне прилично и издавали приятный аромат. Не такой, чтобы прямо слюнки потекли, но для общепита просто божественный. Надежда Георгиевна улыбнулась раздатчице, попросила котлету с пюре, взяла с полочки капустный салатик и граненый стакан, наполненный жидкостью прекрасного нежно-розового цвета. Внизу плавала долька яблока и одна разбухшая изюмина. Захотелось еще булочку, уж больно они тут были хороши – свернутые в кокетливый завиток, щедро присыпанные белоснежной сахарной пудрой и так уютно пахнущие свежей выпечкой, что даже настроение поднялось. Надежда Георгиевна протянула руку, но быстро отдернула: надо следить за фигурой.

Расплатившись, Надежда Георгиевна отошла с подносом от прилавка и замешкалась: пока она набирала еду, все пустые столики заняли, не такое уж непопулярное это место, оказывается. Жаль, ей так хотелось поесть в одиночестве… Тут взгляд упал на сдвоенный стол, расположенный очень удачно, у окна, чуть поодаль от других столиков. За ним сидел только один человек – красивый мужчина интеллигентного вида, в хорошем костюме, примерно ее лет или чуть моложе. Кажется, она видела его сегодня в коридоре суда, значит, можно нарушить его уединение. Надежда Георгиевна подошла к самому дальнему от него месту и спросила, не занято ли. Мужчина улыбнулся, сделал приглашающий жест, а когда она садилась, привстал. Пожелав друг другу приятного аппетита, они молча стали есть.

– Разрешите? – Вновь подошедший оказался так не похож на соседа по столу, составлял с ним настолько явный контраст, что Надежда Георгиевна улыбнулась.

Это был неказистый мужичонка в очень старом и старомодном костюме, от которого не пахло нафталином по-настоящему, но казалось, что пахнет, и сразу воображение рисовало старый фибровый чемодан, пылящийся на антресолях, в котором костюм пробыл последние двадцать лет. Обшлага и воротник кремовой сорочки выглядели чистыми, но изрядно посеклись от времени, а безусловно новый галстук завязан чудовищно огромным узлом, и, наверное, от этого кадык на красной жилистой шее мужичка тоже казался неправдоподобно большим.