Тени прошлого - Джулиан Феллоуз Страница 15

Люси Далтон будет занимать на этих страницах довольно существенное место и поэтому заслуживает представления, хотя, по-моему, она не слишком сложный персонаж. Как и Серене, Люси незаслуженно достались все блага мира, но на более скромном уровне, и это менее отдаляло ее от жизни обычных людей. Людям со стороны трудно отследить различия в статусе и благосостоянии членов привилегированной, вызывающей всеобщую зависть группы, но эти различия существуют, с какой бы башней из слоновой кости ни приходилось иметь дело. Чемпионы по футболу, каждый богаче Мидаса, прекрасно знают, кто в их кругах заслуживает зависти, а кому следует посочувствовать. Кинозвезды легко отличают среди своих тех, кто не сделает карьеры, и тех, кто продержится на плаву еще много лет. Простой публике само предположение, что одному миллионеру стоит завидовать меньше, чем другому, покажется претенциозным и элитаристским, но для членов клуба эти градации реальны, и если попытаться понять, что движет тот или иной мир, эти различия тоже необходимо принимать во внимание. Так было и у нас. Хотя к 1960-м годам сама идея сезона уже подвергалась критике, в нем принимала участие более узкая группа людей, чем было бы в наши дни, если бы кому-то хватило глупости попытаться его возродить. Можно сказать, что мы находились где-то посередине между избранным обществом довоенных лет и непритязательным миром 1980-х. В наш круг входили и те девушки, которые не соответствовали бы требованиям представления их при дворе, если бы оно существовало, но им давали это понять. Внутренний круг пополнялся из традиционных источников. И в нем легко было увидеть, кому повезло больше, а кому меньше.

Люси Далтон была младшей дочерью баронета, сэра Мармадьюка Далтона, чей предок получил титул в начале XIX века в качестве награды за службу короне на какой-то мелкой должности. Семья до сих пор владела солидным поместьем в Саффолке, но усадьба сдавалась в аренду еще с 1930-х, и после войны там открылась подготовительная школа для девочек. Мне кажется, сами Далтоны были вполне рады жить в доме для вдовствующей матери семейства, из которого над вершинами деревьев можно было мельком разглядеть остатки их былого величия, пусть и окруженные пристроенными классными комнатами и площадками для игры в лакросс. Иными словами, вид был далек от идеального.

Как гражданин современного мира, сейчас, на исходе зрелых лет, я прекрасно понимаю, что воспитывалась Люси в исключительно привилегированных условиях. Но большинство людей сравнивают себя только с людьми в обстоятельствах, сходных со своими, и я хотел бы попросить у читателя снисхождения, когда скажу, что, принимая во внимание время, в которое происходили события, для нашей компании происхождение Люси не казалось столь уж примечательным. Ее семья, с не слишком громким титулом и уютным вдовьим домиком, жила примерно так же, как все мы: в доме приходского священника, в усадьбе, в загородном доме, но главное различие существовало между теми, кто жил обычной жизнью, и теми, кто жил, как наши семьи до войны. Эти немногие уцелевшие аристократы были нашими боевыми знаменами, символами лучших дней, нашими признанными лидерами. Имея в своем распоряжении лакеев и пышные гостиные, они представляли волшебную противоположность нам, остальным. Отцы у нас пошли работать, а матери научились готовить… хотя бы немного. Мы считались «обычными» людьми, а они – «богатыми», и лишь много лет спустя я задумался, так ли это. В свою защиту могу сказать, редко кто осознает, что жизнь, которую он ведет, – образчик экстравагантности или сибаритства. Подобные эпитеты заслуживают лишь те, кто намного богаче нас, и Люси считала себя лишь более или менее состоятельной.

Я находил ее жизнелюбивой, милой, хотя и не красавицей, приятной, но не обворожительной. Мы познакомились за год до того, случайно оказавшись в одной компании на благотворительном балу, а когда начался сезон и выяснилось, что мы оба в нем участвуем, то невольно потянулись друг к другу, как притягивает людей к любому дружескому знакомому лицу в новой и не слишком увлекательной обстановке. Пожалуй, Люси бы мне понравилась, если бы я с самого начала повел себя аккуратнее, но если у меня и был шанс, я упустил его, позволив нам стать друзьями – неизбежное противоядие серьезным мыслям о романтических отношениях.

– Что за человека ты нам навязал? – спросила она, яростно крутя руль, чтобы избежать очередной шутливой атаки автомобиля лорда Ричарда.

– Не припомню, чтобы я его кому-то навязывал.

– Навязал, что уж. Не успел он пробыть здесь и двадцати минут, а уже четыре девушки записывали его адрес. Как я понимаю, он не от мистера Тауненда?

– Вряд ли. На той неделе я прихватил его с собой к Питеру, и в первое мгновение мне показалось, что нас обоих выставят.

– А зачем ты прихватывал его с собой? С чего ты стал его покровителем?

– Я и не знал, что я чей-то покровитель.

Люси посмотрела на меня с сочувственной улыбкой.

Может быть, неосознанное стремление искупить вину перед Джорджиной, превратив ложь в правду, заставило меня собрать группу гостей на ужин, когда вечеринка начала выдыхаться, и тем же вечером мы ввосьмером спустились в подвал по предательски крутым ступеням «Хэддиз», популярного тогда местечка на углу Олд-Бромптон-роуд, где можно было сносно перекусить, а также протанцевать до утра, и всего шиллингов за тридцать с носа. Мы часто проводили там целые вечера, ели, болтали, танцевали, хотя трудно себе представить, каким был бы современный аналог подобного заведения, поскольку сегодня вряд ли можно устроить в одном месте и то, и другое, и третье. Сегодня там, где играют музыку для танцев, она запускается с дикой, изуверской громкостью. Видимо, в то время как я перестал ходить на дискотеки, музыка там стала громче, но я не знал этой новой моды, пока совершенно нормальные люди сорока-пятидесяти лет не переняли ее и не начали устраивать приемы, которые должны войти в историю как самые провальные. Я нередко слышу, что ночной клуб, где можно посидеть и поболтать под музыку, предназначен для тех, кто старше меня на одно поколение: люди в вечерних одеждах сидят в «Мирабель» тридцатых-сороковых годов, танцуют под «Снейкхипс» Джонсона и его оркестр, потягивая коктейль «Белая леди», но, как и большинство общеизвестных мифов, это неправда. Возможность есть, разговаривать и танцевать была доступна и нам, и я сполна ею наслаждался.

«Хэддиз» вряд ли можно назвать ночным клубом. Он предназначался главным образом для людей, которые не могли позволить себе ходить в настоящие ночные клубы. «Хэддиз», «Анджеликс», «Гаррисон» – забытые ныне названия, но в те времена они заполнялись каждый вечер, меню предлагали незатейливое, но, как все успешные нововведения, они вполне удовлетворяли возникший спрос. Еда относилась к недавно появившемуся стилю деревенской кухни, но непритязательная трапеза сочеталась со сравнительно новым изобретением: публичными танцами не под оркестр, а под пластинки. Ими распоряжался своего рода диск-жокей – должность, понимание которой еще только зарождалось. Вино чаще всего было дешевым пойлом, а чего еще ожидать, когда платили мы, молодежь, но преимущество состояло в том, что владельцы не рассчитывали продать столик больше одного раза за вечер. Поужинав, мы оставались далеко за полночь пить и трещать о том, что занимало наши мятущиеся юношеские умы, и так из вечера в вечер, без каких бы то ни было возражений со стороны администрации, насколько я помню. Боюсь, они просто были плохими бизнесменами. Неудивительно, что их заведения не выдержали проверки временем.