Банк - Дэвид Блидин Страница 15

Основное правило трапезы в «Голубом бриллианте Ханя» — заказать дежурный ленч номер три и дополнительную порцию соуса. Когда рябой юнец за стойкой выкладывал половником питомцев генерала Цо на гору риса, я покачал головой:

— Клянусь Богом, если я встречу девушку, способную съесть такую порцию, сразу сделаю ей предложение.

Мы уселись на один из круглых скрипящих кожаных диванов, окружавших столики. В смысле обстановки у Ханя не очень — масляные пятна на линолеуме, мятые банки из-под фанты, брошенные кем-то в угол, тесновато — локоть Юного Почтальона мелькает в опасной близости от моей нижней челюсти, зато наслаждаешься от души, уминая генеральских цыплят вдалеке от светящегося монитора и ворчанья Полностью Некомпетентной Секретарши, которая в кои-то веки не трахается в подземном гараже с Волокитой-Генеральным.

Жуя дежурное блюдо номер три, Пессимист поделился открытием, подсмотренным в зале заседаний, с Клайдом и Юным Почтальоном.

— Мы должны добиться его увольнения. Это ясно как божий день.

— А что тут особо ужасного? — пожал плечами Клайд, отпивая глоток «Доктора Пеппера».

Пессимист с яростью уставился на него:

— Что тут ужасного? Значит, ничего особенного? Он, понимаешь, спит на каждом столе с Воплощенным Сексом, нарушая основную доктрину человеческой порядочности, а мы должны молчать в тряпочку? А вот хрен! Нужно что-то делать!

— Ну и какой же план? — промямлил я.

— Пока не знаю, джентльмены, еще не придумал. Но если держать мысль в голове, возвращаясь к ней время от времени, рано или поздно осенит.

Юный Почтальон потер веко.

— Я не желаю принимать в этом участия. Блудный Сын мне ничего плохого не сделал.

Пессимист глумливо ухмыльнулся:

— Он тебе ничего не сделал? Ну ты и лох! А за кого ты делаешь работу, пока он ошивается в городе и трахает твою мамашу?

Я покачал головой:

— Эй, так не пойдет!

— Ну и пожалуйста, — буркнул Пессимист. — Но вы-то со мной, ребята? — Прежде чем Юный Почтальон успел запротестовать, Пессимист продолжил: — Тут не о чем спорить!

Он вытянул руку ладонью вниз. Сверху свою руку положил Клайд. Затем я. Наконец с покорным вздохом нашему примеру последовал Юный Почтальон. Ни дать ни взять охотники за привидениями.

— Вот и хорошо, — кивнул Пессимист. — До Рождества надо это провернуть.

Мы вернулись к цыплятам генерала Цо, когда у ресторанной стойки раздался знакомый голос:

— Ленч номер три, пожалуйста.

Мы как по команде повернулись и квадратными глазами уставились на Женщину с Шарфом, стоявшую перед кассиром.

— Только не это, — скривился Клайд. — Неужели та чокнутая из «Старбакса»?

Рябой пацан за стойкой осклабился:

— Вы особая покупательница, вам побольше курятины.

Он выложил на рис второй половник генеральских цыплят, и Женщина с Шарфом понесла полную с верхом тарелку за столик недалеко от входа.

— Пятьдесят баксов, что она не съест больше трети, — азартно начал Пессимист.

Пари никто не поддержал.

— Скупердяи хреновы, — буркнул он.

Мы продолжали есть, не давая себе труда притворяться занятыми обычным трепом: наши взгляды не отрывались от Женщины с Шарфом, сидевшей так, что не могла нас увидеть. Юнец за стойкой тоже поглядывал на нее с нескрываемым интересом. Она ела медленно и аккуратно, разрывая палочками курятину на мелкие кусочки и отправляя ее в рот. Подобная деликатная манера казалась неуместной в Ханьской забегаловке, где сначала глотаешь, а потом прожевываешь. Через пятнадцать минут неторопливой трапезы в рисо-куриной горе на тарелке образовалось небольшое углубление.

— Мне пора, — сказал Юный Почтальон, начиная паниковать. — Иначе Снежная Королева с меня голову снимет.

Пессимист отмахнулся:

— Смотри, она, кажется, не наелась.

Через двадцать минут Женщина с Шарфом справилась с половиной порции.

Пессимист присвистнул:

— Иисусе, она съест целый ленч номер три и не заблюет все стены! Гляньте, какой прогресс в трудном деле! Джентльмены, мы присутствуем при установлении достойного рекорда человеческой выносливости!

Женщина с Шарфом умяла две трети риса с курятиной, когда ее лицо исказила гримаса, и она быстро поднесла ладонь ко рту.

— О нет, — возбужденно хихикнул Пессимист. — Во щас грянет!

Пацан за стойкой забеспокоился, и его рука сама потянулась к швабре.

Оказалось, это всего лишь икота. Или, возможно, приглушенная отрыжка. В любом случае, извергнув лишний воздух из организма, Женщина с Шарфом вернулась к разрыванию на мелкие волокна остатков генеральских цыплят.

Пессимист покачал головой:

— Вау, она вышла на финишную прямую!

Через несколько минут Женщина с Шарфом совершила невозможное. Осилить двойную порцию — это подвиг, достойный шквала аплодисментов, оглушительных, как вопли ирландских хулиганов-регбистов, и громовой овации стоя от всех прохожих на улице. Рябой подросток оставил швабру у стены и вернулся за стойку с недоверчивым облегчением.

Пессимист вытолкнул меня из-за стола:

— Твоя очередь показать класс, старик.

— Чего? Почему моя?

Пессимист повернулся к Клайду и Юному Почтальону.

— Разве наш коллега не пообещал пять минут назад сделать предложение любой приличной даме, которая в одиночку справится с целой порцией цыплят генерала Цо?

Повернувшись снова ко мне, он добавил:

— А у этой была двойная порция мяса, Мямлик. Ты просто не имеешь права упустить такую кралю.

Женщина с Шарфом промакивала губы салфеткой и не заметила моего приближения, пока я не подошел вплотную. Она вопросительно уставилась на меня.

— Да?

— Я… э-э-э… то есть я…

Робость овладела мной с несвойственной ей решительностью. Я смущенно улыбнулся. Незнакомка не ответила на улыбку. Сзади Пессимист старательно давился от смеха.

— Не уверен, помните ли вы меня. Пару недель назад, в «Старбаксе», вы стояли передо мной в очереди. Я, это, как бы вышел из себя…

Она осталась каменно-невозмутимой, как горгулья.

— В общем, я хотел извиниться, если вы помните тот случай. Видите ли, дело в том… Ну, у меня тоже выдался ужасный день, накануне я работал всю ночь. Вообще не спал практически. И у вас тоже был плохой день. Я хочу сказать, я не такой козел, по крайней мере большую часть времени, просто я ненавижу свою работу и…

— Можете дальше не объяснять.

— О, изви…

— Вы трещите, как сорока.