Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика - Мишель Шнайдер Страница 15

Кроме совета Страсберга, который считал, что каждый актер должен войти в контакт с истинами своего подсознания на кушетке психоаналитика, Мэрилин заставили попросить Хохенберг о психоанализе ее многочисленные проблемы: детские психические травмы, недостаток самоуважения, навязчивая потребность в одобрении окружающих, неспособность поддерживать дружеские или любовные связи, страх быть покинутой.

Мэрилин пунктуально являлась на пять сеансов в неделю в кабинет психоаналитика, два по утрам и три — во второй половине дня. Когда она выходила из кабинета, находящегося на Дёвяносто третьей Восточной улице, то предавалась своего рода ритуалу экзорцизма — останавливалась, подносила руку ко рту и кашляла до боли. Затем снова поднимала глаза, глядя на улицу, словно отбросив далеко внутрь себя — или, наоборот, прочь от себя — эмоции, которые психоанализ заставил проявиться. Мэрилин стала страстной сторонницей психоанализа. Однажды на пресс-конференции ее спросили, чего она стремится достичь с его помощью. Она ответила: «Не буду говорить об этом, скажу только, что верю во фрейдовскую интерпретацию. Надеюсь, что смогу когда-нибудь подробно отчитаться о чудесах, которые психиатры могут сотворить для вас».

По сценарию, которому предстояло повториться, к концу года Хохенберг стала больше чем терапевтом: она улаживала споры между своей пациенткой и ее парикмахером, накладывала вето на некоторые знакомства, консультировала насчет ролей. В те дни, когда Мэрилин не ходила к психоаналитику, она являлась в мастерскую Страсберга в «Студии Мэлин», а вечером приходила к своему преподавателю на частные уроки у него дома, на Восемьдесят шестой Западной улице. Страсберг, автор системы, которую он скромно называл «методом», хотел выявить то, что она оставила в своем прошлом. «Освободить все энергии, погребенные в течение прожитых лет» — такова была его манера выражаться. Мэрилин очаровали его рассказы о загадочной человеческой природе. Ли Страсберг и Маргарет Хохенберг решили объединиться, чтобы вместо темного, депрессивного фона развить в актрисе способность сохранять прочные дружеские и профессиональные связи. По их мнению, навязчивое желание всем нравиться на самом деле изолировало Мэрилин и мешало ей отрабатывать технику, которая позволила бы внести что-то новое в ее искусство. «У меня были преподаватели, — скажет она после этого двойного опыта, — люди, которыми я могла восхищаться, но не было никого, на кого бы я хотела быть похожей. Я всегда чувствовала, что меня не существует; единственная возможность быть для меня — это, наверное, быть кем-то другим. Поэтому я и захотела стать актрисой».

«Я пытаюсь стать актрисой, — сказала она во время одного из первых сеансов с Хохенберг. — Я стараюсь быть настоящей, но часто, несмотря на мои усилия, во мне словно открывается окно, в которое видна моя пустота. Я боюсь сойти с ума. Я стараюсь показать свои настоящие качества, но это слишком трудно. Иногда я думаю: все, что мне надо делать, — это быть искренней. Но это не приходит просто так, и мне кажется, что я фальшивка, и все, что я ни говорю, представляется ложью. Я хочу работать как можно лучше с той секунды, когда камера приходит в движение, до той секунды, когда она останавливается. В этот момент я хочу быть совершенством. Ли всегда говорит, что я должна исходить из самой себя. А я отвечаю: самой себя? Что это такое — я сама? Кто это? Я — это не так важно. Кем меня считают — Мэрилин Монро?»

Однажды в начале февраля 1956 года Мэрилин принесла психоаналитику большой конверт фотографий, сделанных Мильтоном Грином. Впоследствии их опубликовали под названием «Черный сеанс». Она позировала в черном белье и чулках, пьяная, с полузакрытыми глазами и грустной улыбкой на губах. Фотографии были пробами к готовящемуся фильму Джошуа Логана «Автобусная остановка».

Снимки были жестокими и безысходными. Мэрилин казалась побежденной, уставшей от секса, изнуренной той жаждой, которую не может утолить ни одно тело. И конечно же никакие слова. «Хотите посмотреть мои обзорные листы?» — спросила она Хохенберг. Бросив на фотографии испуганный взгляд, седеющая толстуха молча протянула их обратно.