Мой Пигафетта - Фелицитас Хоппе Страница 15
Мой Пигафетта - Фелицитас Хоппе читать онлайн бесплатно
Я знаю, Капитан ждет не дождется того дня, когда наконец избавится от Географа, но на мостике они стояли рядышком, то и дело отвешивая друг другу поклоны, а потом я услышала, как Капитан, думая, что никогда больше не повстречается с Географом, тихо сказал, что тоже скоро покинет корабль, ибо морская болезнь бывает двух видов — одна в животе, и она-то как раз не опасна, а другая в голове, тут Капитан показал рукой на Старшего помощника, который сидел за лоцманским столом и в очередной раз не мог разобраться в своих скоросшивателях и документах.
Капитану все это осточертело — грузы, соль, ожидание на переходах между портами, лица матросов, то, что у матросов в карманах, и все это бессмысленное рабство при хозяине, которого он в глаза не видел. Он решил податься в лоцманы, будет как сыр в масле кататься, кум королю и гость на мостике и в рубке, будет жевать маленькие сандвичи и давать навигационные советы, а капитанам придется их повторять от «а» до «я».
Он сможет наконец шутливо перекинуться парой слов с Оплатившими пассажирами, сможет, взяв двумя пальцами за подбородок, приподнять лицо какой — нибудь дамы и заглянуть ей в глаза, а потом, вернувшись домой, будет снова садиться за обеденный стол.
Ноль часов ноль минут по местному времени
Той ночью я впервые увидела внутренность казначейской каюты. Кроме двух чемоданов и одной сумки, там ничего не было. Между каской и спасательным жилетом на крючке у двери висела шляпа. Географ сидел на стуле, я на диване под приоткрытым окном, на столе между двумя стаканами с водой лежал большой сверток.
За окном стемнело. У Географа было очень бледное лицо и аккуратно зашнурованные башмаки. В первый раз за много недель он молчал как рыба и уже не пытался растолковать мне, почему дома, у нас на родине, сейчас еще светло, почему там сегодня самый длинный день в году. Этой ночью мы не сомкнули глаз, а сестра Географа сидела в саду и играла в бридж с приятельницами. А господин Хапполати уже давно плыл на север на другом грузовом судне, решив поохотиться на крупного зверя или запечатлеть жену при свете не заходящего за горизонт солнца.
С нижней палубы доносился голос Нобеля, певшего под гитару свои непонятные песни. Во втором этаже время от времени открывалось окно и Садовод орал, требуя тишины. Пение на минуту умолкало, затем возобновлялось.
Географ вдруг покраснел, тяжко задышал и, перегнувшись через стол, подтолкнул пакет ко мне.
— Это вам, — сказал он. — Но не открывайте, пока я не сойду на берег.
На рассвете, когда пение наконец смолкло, мы встали, торжественно подняли бокалы с водой и мелкими осторожными глоточками выпили до дна. За окном уже мерцали огни столицы Нового Южного Уэльса. Географ подхватил чемоданы, я — сумку. Когда он садился в машину портового агента, я подарила ему на прощанье свой радиоприемник.
Родные мои, тьма вокруг кромешная. Одна ее половина служит нам подстилкой, другой мы накрываемся. Под ее покровом сидит Генерал-капитан. Держа между колен пестро разрисованный глобус, он тычет пальцем в свой пролив, и я слышу, что он тихонько смеется.
Он не заметил, как приблизились коки, но мне был отчетливо слышен стук их поварежек, когда они подкрались из-за спины, чтобы отплатить Генерал-капитану за все, чего натерпелись на кораблях в последние месяцы — за крыс и мышей, за пропавшие колпаки и за исчезновение пятого кока, который прикончил матроса, который прикончил крысу… Генерал-капитан, на минуту оторвавшись от изучения глобуса, молча бросил пятого кока за борт.
Я часто видел — они до блеска драили поварежки и, приблизив друг к дружке желтые лица, шушукались, вот только не разобрать было, о чем, потому что у всех коков не хватало зубов. И вот подкрались сплоченным отрядом, с блеском ненависти в глазах — маленькая армия без шлемов, с воздетыми над головой повареясками, похожими на пращу, только без камня.
Генерал-капитан даже не взглянул в их сторону. Он не убрал и палец со своего пролива, только повернулся на другой бок во сне, и коки со своими поварежками с разбегу пролетели вперед, через борт, в бездну.
Так был раскрыт заговор, и Генерал-капитан огласил приговор — повесить коков на релинге над волнами, повесить за уши, и пусть висят, пока вдали не покажется земля и не смолкнет угрюмый ропот маловеров.
Последний наказ Географа
Стюард уверил меня, что Географ в то утро навсегда покинул борт корабля, — мол, он, Стюард, тащил его чемоданы и потом махал рукой, пока автомобиль портового агента не скрылся за контейнерами, но за завтраком в кают-компании у меня в ушах снова зазвучал перечень знаменательных этапов жизненного пути Черчилля: «Октябрь — Первый лорд Адмиралтейства, июль — министр вооружений, январь — военный министр и министр авиации, февраль — колониальный министр, ноябрь — лорд-канцлер».
Поднимаясь наверх, я заметила, что дверь казначейской каюты открыта. На стене шляпа, на столе рядом с пустыми стаканами для воды — сверток. Сев, я долго вертела его на свету, прежде чем открыть, хотя отлично знала, в нем письма Черчилля и карта моего путешествия, нарисованная на пергаментной бумаге, в какую заворачивают бутерброды. Географические названия было невозможно разобрать, зато внизу Гёограф написал убористым резким почерком свое имя, а дальше шел короткий и четкий приказ: «Председательствовать за столом поручаю Вам!»
Незадолго перед обедом его голос умолк, но, едва переступив порог кают-компании, я увидела — о чудо! — сияющее лицо Жестянщика, который, расставшись со своими подружками, догнал нас на первом же подходящем самолете. Он сидел на своем старом месте, под часами, на нем была все та же мятая рубаха с островами; отсутствием аппетита он по-прежнему не страдал. О своей прогулке на острова Блаженных Жестянщик не проронил ни слова.
Я села на место Географа и впервые за много недель своими глазами увидела море, горизонт и следы, которые оставил на стекле расплющенный нос жены Хапполати. Теперь я не чувствовала на своей спине взгляд Капитана и смотрела ему в лицо, когда Садовод сморкался, не пользуясь ни платком, ни хотя бы салфеткой.
Отныне я здесь определяю правила и темы общей беседы. Я сообщаю о последних новостях — Жестянщик вернулся, дождь все еще не прекратился, Капитан решил нас покинуть.
— Да как он смеет! — крикнул Садовод, который все еще пребывает в заблуждении о том, что капитан покидает свой корабль последним. Садовод не знает, с какой радостью все остальные члены команды последовали бы примеру Капитана, потому что в море счет идет не на часы и дни, а на месяцы и годы, потому что ржавчина, от которой не защищает матросская роба, разъедает тело, неудержимо подбираясь все выше, к голове, и еще потому что команду, которая придет сюда после них, купят еще дешевле.
Я, единственная из всех, стараюсь выглядеть прилично и глажу — стоя у гладильной доски с видом на море — свои белые рубашки. Моряки давно не прочь избавиться от тюрбанов на головах или погон на плечах, но такой номер тут никому не прошел бы — ни Капитану, ни Старпому, ни другим помощникам, и уж тем более Нобелю, которому Капитан в третий раз сделал предупреждение за пение под окнами пассажиров. Это означает, что Нобель никогда больше не пойдет в рейс под немецким флагом и очередного аванса опять не получит.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии