Старый патагонский экспресс - Пол Теру Страница 15
Старый патагонский экспресс - Пол Теру читать онлайн бесплатно
В отчаянной надежде найти более легкое чтение я обратился к письмам в редакцию. В конце концов, если я собираюсь остаться здесь на ночь, следует познакомиться хотя бы с характером местных жителей. Первое письмо начиналось со слов: «Широко известно, что в средних школах преподают теорию эволюции в свете…» Засим следовали довольно неуклюжие попытки уличить преподавателей теории эволюции в муниципальных школах в бессовестном попирании «моральных устоев общества», явно ведущие к тому, что очень скоро в Форт-Уорте главной новостью дня вместо родео станет вторая серия Обезьяньего процесса [6]. Письмо второе: «Черт побери, верните нам Панамский канал!» Письмо третье грозило некоему Цезарю Чейвзу: «Пусть только сунется в Техас!» Насколько я понял, этот Чейвз вызвал неудовольствие читателя своими попытками организовать сезонных рабочих, пожелавших защитить свои права. Письмо кончалось так: «Профсоюзы твердо намерены разрушить нашу экономику, нагнетая атмосферу нетерпимости и провоцируя рост безработицы».
Профсоюзы, канал, Библия. Нетленные ценности Форт-Уорта. Они никогда не сойдут с первой полосы здешней газеты. Я не был силен ни в общественной морали, ни в работе профсоюзов, а потому подарил газету мистеру Толстяку и покинул «Серебряный доллар», направляясь мимо рекламных щитов («Слушайте радио „Реднек“!») обратно к вокзалу.
Мне не сразу удалось уехать отсюда, зато я познакомился с невероятно счастливым человеком. Он приехал в Форт-Уорт недавно, но шести месяцев, проведенных в городе, было достаточно, чтобы убедиться: имеющиеся здесь неограниченные возможности разнообразить свой досуг позволят мне не заметить, как пролетит время.
— Теннис, гольф, боулинг, — с восторгом перечислял он, — плавание…
— Все это можно получить и в Кливленде, — слабо сопротивлялся я.
— Но только здесь вы можете делать что угодно.
Что угодно?
И я спросил с подозрением:
— Так вы англичанин?
Да, я не ошибся, он приехал из Лондона. Он был полицейским в каких-то трущобах на юге Лондона, но ему надоели налоги, и туман над головой, и знаменитый британский сплин. Он переехал в Форт-Уорт:
— Больше всего ради детей.
В Лондоне он был нелепым бобби в дурацком шлеме, вооруженным лишь жезлом и свистком, над которым издевались все кому не лень. А ведь он всю жизнь так мечтал играть в гольф. Но полицейские в Лондоне не могут позволить себе играть в гольф. Он любил плавание. Но разве можно стать хорошим пловцом в муниципальном бассейне в Тутинге? Он едва сводил концы с концами и занимал одну из самых низкооплачиваемых ступенек на общественной лестнице. Зато в этом городе ковбоев, укротителей быков и поборников моральных устоев его южнолондонский акцент сделал его особой голубых кровей и столпом местной церковной общины.
— Я останусь здесь навсегда! — заявил он.
— Вы бы могли и здесь стать полицейским, — предположил я.
— Они и так отлично справляются, — сказал он.
Я пожелал ему удачи и, по-прежнему вынужденный следовать ковбойским маршрутом — точнее, тропой Крисхольма, унаследованной железной дорогой, — сел на поезд до Ларедо.
В Ларедо нас встретил дождливый вечер — час не такой уж поздний, однако на улицах не было видно ни души. Респектабельный чистенький городок на самом конце железнодорожной ветки, принадлежащей «Амтраку», представлял собой геометрическую решетку из блестевших чернотой улиц и квадратов земли, настолько перепаханной, как будто здесь прошел ураган. Где-то внизу, в глубоком ущелье, молчаливо несла свои могучие воды Рио-Гранде. На том берегу уже лежала Мексика.
Повсюду на улицах светили фонари, отчего их пустота буквально резала глаз. В этом отношении Ларедо скорее был ближе к Мексике, чем к Техасу. Огни горят, предполагая жизнь, как это принято у людей. Но где же эти самые люди? На перекрестках исправно работали светофоры, чередуя команды «стойте» и «идите». Двухэтажные здания с магазинами на первом этаже сияли витринами, а в окнах одноэтажных жилых домов уютно светили люстры. Уличные фонари отражались в дождевых лужах, превращая их в загадочные провалы посреди мокрой мостовой. Вся эта иллюминация создавала какой-то призрачный эффект, как будто город вымер от чумы и светом пытается отогнать орды мародеров. На дверях магазинов висели тяжелые амбарные замки, сильные прожекторы высвечивали колокольни церквей, и не было видно ни одного бара. Словом, все это обилие света вместо впечатления тепла и привычной людской суеты подчеркивало мертвенную атмосферу заброшенности.
Ни одна машина не стояла под красным сигналом светофора, ни один пешеход не спешил перейти улицу. И хотя город подавлял своей молчаливостью, в пронизанном моросью воздухе все же висели шепот отдаленных голосов и звучание музыки. А я все шел и шел от моего отеля до реки, от реки до площади и по лабиринту улиц, пока почти не убедился в том, что потерял направление. Я ничего не видел. И я мог здорово испугаться, раз за разом замечая где-то впереди, в трех или четырех кварталах от себя, мигающую надпись, которую можно было принять за отражение в луже, за ресторан, за проявление жизни. Я чуть ли не бегом устремлялся туда, чтобы очень скоро обнаружить, что это всего лишь вывеска какого-нибудь обувного магазина или похоронного бюро, наглухо запертого на ночь. Признаться, я изрядно устал бродить по улицам Ларедо и слышать только звук собственных шагов, нарочито звонкий на мостовой, приглушенный на аллеях скверов и под конец хлюпающий, поскольку я предпочел как можно скорее вернуться к единственному надежному ориентиру — реке.
Река сама по себе не издавала ни звука, однако даже в темноте чувствовалась мощь этого извилистого тела фантастической змеи, раскинувшейся на равнине, с которой самым тщательным образом удалили всю растительность до последнего кустика и травинки, чтобы пограничники могли патрулировать эту местность. Здесь Мексика и Штаты соединялись сразу тремя мостами. Стоя на речном обрыве, я обнаружил, что музыка здесь кажется громче; действительно, она доносилась с мексиканского берега, как неуместный раздражающий шум вроде постоянно работающего радио в соседней квартире. Всматриваясь в речные воды, я вдруг подумал, какая отличная граница получается между странами благодаря реке. Вода — вещь нейтральная сама по себе, и прихотливое русло, отделяющее две нации, выглядит прямо-таки актом божественного промысла.
И вот теперь я не просто смотрел на южный берег, я смотрел на другой континент, другую страну, другой мир. Оттуда доносились звуки — музыка, и не только музыка, но и гудки автомобилей, и перекличка голосов. Граница казалась здесь более чем уместной: по ту сторону жизнь шла совсем по-иному, и, напрягая зрение, я смог различить верхушки деревьев, подсвеченные уличными фонарями, суету машин и источник громкой музыки. Людей я не увидел, но машины сами говорили об их присутствии. А дальше, за границей мексиканского города Нуэво-Ларедо, угадывалась черная даль — безликие, спрятанные в ночи республики Латинской Америки.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии