Война и причиндалы дона Эммануэля - Луи де Берньер Страница 15

Дон Хернандес, решив идти до конца во что бы то ни стало, для начала послал в горы рабочую силу – расчистить и огородить площади под кофейные плантации. Расчистка прошла без сучка без задоринки, но не так-то просто в горах соорудить изгородь: в твердую скалу среди пиков и ущелий ровными рядами колья не вобьешь, даже если имеешь бумагу на право собственности, подписанную государственным чиновником. В конце концов дону Хернандесу пришлось свободно пропускать путешествующих и удовольствоваться кучами камней по периметру владений. Но им владела навязчивая идея избавиться от индейцев, которые, на его взгляд, уступали разумностью животным, но были гораздо опаснее.

Дон Хернандес направил банды головорезов в набеги на индейские поселения – бандиты жгли дома и гнали чоло [22]с земли, хотя официально тех защищало Агентство по охране индейцев, а у дона Хернандеса не было ни малейшего законного основания их изгонять. Два-три раза перенеся деревни, индейцы, естественно, принялись защищаться, и очень скоро в этой части сьерры повсюду возникали беспорядочные столкновения, положившие конец нескольким столетиям мирной жизни. Разбойничьи банды дона Хернандеса по всем статьям проигрывали эту войну, и тут его осенило: он стал закладывать мины, купленные тайком у интенданта на военном складе в Коразоне, и с самолета распылять на аймара и посевы концентрированные пестициды с гербицидами.

Когда индейцы поняли, что живут теперь в голой пустыне, харкают кровью, покрываются волдырями, слепнут и взрываются «внезапной смертью от грома», они наконец ушли, и некоторые, как Аурелио, – очень далеко и навсегда.

Аурелио, тогда четырнадцатилетний мальчишка, пошел на юг; пробираясь верхними склонами предгорий, он проходил много селений, кое-где задерживался и подрабатывал. Ему довелось испытать холод и голод, спать в пещерах, где обитали дикие буйволы, и рисковать жизнью на козьих тропах, что на головокружительной высоте вились по горным склонам. Он не имел представления, куда идет и что собирается делать, пока однажды не вскарабкался на высокий восточный склон и не увидел расстилавшиеся внизу джунгли.

До самого горизонта, докуда хватало глаз, колыхался зеленью девственный лес. Аурелио слышал от своего народа, что в лесу обитают одни индейцы – другие не выживают. Говорили, что индейцы джунглей – недобрый народ: убивают без пощады, собирают человеческие руки и головы, говорят на странных наречиях. Слыхал он и о ядовитых змеях и травах, о черно-белых реках, что кишат хищной рыбой, о мощных наводнениях в сезон дождей, из-за которых жилища строят на помостах, и о страшных лихорадках, так сжигавших человека, что душа покидала тело, чтобы не сгореть вместе с ним.

Но издали джунгли манили и выглядели безопасными. Источали неописуемый покой, изобилие и безымянность, где смерть в свой час придет не в виде пролетающего самолета или бомбы на тропе. Аурелио не боялся заблудиться, поскольку сам не знал, куда идет.

Он спускался по ручью, петлявшему среди ущелий, буераков, лощин и долин, и тот наконец вывел к лесу. Джунгли начинались постепенно: все гуще заросли, все больше удивительно юрких колибри, крохотных существ, которых лесные индейцы называют «живой солнечный лучик». Аурелио увидел стаю переливающихся, точно драгоценные камни, птичек, что стремглав носились среди синих цветов, вроде страстоцвета, росших под пальмами у воды, и тут появился ястреб, стал кругами снижаться, высматривая добычу. Колибри скрылись – все, кроме одной: она, пронзительно пискнув, ринулась в битву. Сумей огромный ястреб достать крошечного врага, что метался, подобно молнии, он тотчас убил бы его одним ударом клюва, одним движением когтей, одним взмахом крыльев. Но колибри носилась над головой хищника, мельтешила перед глазами и так разозлила ястреба, что он внезапно взмыл и улетел. Кроха-победительница уселась на веточку и испустила воинственный писк триумфа, после чего к ней из укрытия вылетели подруги. Аурелио часто вспоминал этот случай и всегда при этом улыбался.

Очень скоро он понял: через лес не пройти. На каждом шагу препятствия: гигантские лианы, по деревьям уползавшие к небесам; сплетенье сочных орхидей, растения, сочившиеся белым ядом, и еще другие – от их вони раскалывалась голова; древесные муравьи, от чьих укусов Аурелио пять дней прохворал; сколопендры, чьи укусы его чуть не прикончили, и он болел несколько недель; ветви, от которых на руках вздувались волдыри; непроходимые трясины, густые заросли бамбука; острые, как бритва, листья водорослевой пальмы, оставлявшие на теле глубокие порезы, что потом воспалялись; рои кусачих слепней, раны от пальмы пиасаба, и вообще весь лес и все, что в нем находилось. Так Аурелио открыл то, что хорошо известно обитателям джунглей: лучше идти вдоль речек и ручьев, где опасностей не меньше, но быстрее продвигаешься.

Когда Аурелио это понял, он уже обессилел от голода и лихорадки; он не умел прикрываться листьями помадного дерева, которые отпугивают насекомых; кожа у него была тоньше, чем у лесных индейцев; он разуверился в сказках, будто пропитание в джунглях само лезет в рот. Он еще не знал: съедобно все, что едят туканы, ара и обезьяны-капуцины; оружия для охоты не было, огонь добывался с огромным трудом; Аурелио ловил рыбу и рачков, как принято в горах, не освоив пока лесных способов.

Отказавшись от попыток прорваться сквозь густые заросли, Аурелио двинулся вдоль водного потока, огибая пороги, стремнины и водопады, пробираясь вброд, когда нельзя было перескочить по камням или обойти берегом. Настал день, когда поток, соединившись с двумя другими, разлился в широкую реку, Аурелио заметил у берега кайманов и наступил на ската. Обожгло болезненно, будто наконечником стрелы; Аурелио опрокинулся в воду, выполз на песок и сидел там, вцепившись в ногу и раскачиваясь от боли, весь в поту от страха, который мужественно перебарывал, а кайманы наблюдали за ним из воды. Увидев глаза этих зверюг, в особенности их свечение по ночам, он понял, почему лесные индейцы верили, что из них зародился огонь.

Аурелио решил соорудить плот и без риска спуститься по реке. Джунгли нависали так густо, что местами стоял непроглядный мрак, а солнце, сочась сквозь листву, так палило, что обожженная на просветах кожа даже под одеждой покрывалась волдырями.

Рубя деревья для плота и связывая их лианами, Аурелио сделал первый шаг на долгом пути превращения из индейца сьерры в индейца джунглей. Он открыл, что одни деревья слишком твердые – не срубить, другие чересчур тяжелые – тонут; обнаружил, что одни ползучие растения годятся для связки, а другие сразу ломаются, едва согнешь. Уже сплавляясь, он понял – нужен шест, чтобы суденышко не застревало среди стволов, упавших поперек реки, чтобы отталкиваться от берега, сниматься с мелей и отводить нависавшие лианы. Еще плот все время крутился, и Аурелио вырезал весло, чтобы приручить свое плавучее средство.

Аурелио невероятно везло. Пороги были не особенно бурные; не встретились обычные водовороты, наподобие того, что затянул на Амазонке пароход «Укаяли» с пьяным капитаном; не попались водопады, которых не увидишь заранее, и Аурелио мог обогнуть, перетащив плот волоком. Он купался в воде, кишевшей пираньями, но не голодными, потому что сезон засухи не наступил, и пищи хватало всем; плавая, он мочился в воду, но в мочевой канал ему не забрался колючий сом, и Аурелио избежал участи многих европейских исследователей, которым приходилось разрезать член, чтобы удалить рыбу. Повезло, что не было дождей, и реки вдруг не превращались в бешеные потоки, а джунгли – в цепи гигантских озер; что из нависавших орхидей не свалились ни чушупи, ни полоз, ни гремучая змея, а наблюдавшая за ним анаконда уже проглотила пекари.