Прощальный фокус - Энн Пэтчетт Страница 15

– А это семья Фана? – Миссис Феттерс указала на вьетнамский портрет. Сабина кивнула, ожидая неизбежного следующего вопроса: почему родные друга стоят в изголовье кровати? Но Феттерсы были слишком поглощены изучением фотографий.

– Если у вас есть еще снимки Гая, то мне, разумеется, очень хотелось бы их когда-нибудь увидеть, – сказала миссис Феттерс.

– Фотографий еще много.

Они вышли из спальни. Экскурсия была окончена.

– Здесь просто чудесно, – сообщила миссис Феттерс. – Безупречный дом. Давно вы тут живете?

– Чуть больше года, – ответила Сабина за себя.

– И вы за один год так здесь все обустроили?

– Парсифаль прожил здесь пять лет еще до меня, – пояснила Сабина, понимая, что приподнимает завесу над целым клубком всяческих сложностей. – Это его дом. А он обладал вкусом.

– Так сколько же вы были женаты? – спросила миссис Феттерс. – Наверное, я должна была поинтересоваться этим раньше. А то ведь я даже не знаю, сколько лет вы в браке.

– Еще года не было, – сказала Сабина, растянув шесть месяцев своей семейной жизни. – Мы поженились, когда я переехала к нему.

Миссис Феттерс и ее дочь теперь глядели на Сабину с некоторым подозрением, словно миссис Парсифаль оказалась не той, кем они ее считали.

– Мы работали вместе и были вместе целых двадцать лет. А в том, чтобы жениться, долгое время просто не видели смысла. Боюсь, в этом вопросе я не особо придерживаюсь традиционных ценностей. – Сабине не хотелось ни лгать, ни пускаться в объяснения. В конце концов, это ее жизнь. Ее личная жизнь. – Я даже не предложила вам ничего выпить! Хотите воды или стакан вина?

– Но почему же вы все-таки поженились? Что заставило решиться после стольких лет?

Сабина оперлась рукой о перила. Эти люди не знали Парсифаля. Не знали даже его имени. По правде, задавать вопросы должна была бы она. Наверное, они недоумевают, почему все деньги достались ей, почему дом этот унаследует она, самозванка, влезшая в их семью меньше года назад.

– С годами меняешься, – сказала Сабина, отметив, как сухо, почти сурово прозвучал ответ.

Миссис Феттерс кивнула:

– Ну да, с годами… Я, во всяком случае, это замечаю. – И все они как-то разом вдруг поняли, что воссоединение семьи подошло к концу. Каждый увидел больше, чем ожидал увидеть, и никто не получил желаемого.

– Берти, думаю, нам пора отправляться в отель – надо отдохнуть.

– Вы могли бы остаться, – сама того не желая, сказала Сабина, повинуясь вдолбленным матерью правилам хорошего тона.

– Я совсем из сил выбилась, – ответила миссис Феттерс. – Уже и то неловко, что придется попросить вас отвезти нас в отель.

Еще одна поездка в автомобиле показалась невеликой платой за возвращение личного пространства.

– Я сказала в бюро путешествий, что готова приплатить за безопасность, – заметила миссис Феттерс, когда они подкатили к гранд-отелю «Шератон» в самом центре. – За такую сумму можно было бы ожидать и охранника возле самой двери. Думаете, здесь безопасно?

– Это хороший отель, – сказала Сабина. – Я могу пройти с вами и проследить, чтобы вас заселили как полагается.

Миссис Феттерс замахала руками:

– Что вы, не надо! Вы и без того столько для нас сделали. Понимаю, как нелегко вам было ехать на кладбище. Боюсь, что здесь я проявила эгоизм.

– Нет, поехать туда мне хотелось, – сказала Сабина.

Минуту они сидели молча. Наконец Берти открыла дверцу машины.

– Ну что же, спокойной ночи, – сказала она.

– Если вам что-нибудь нужно…

– Нет, все отлично.

Миссис Феттерс нерешительно взглянула на Сабину. Женщины медлили, не зная, как попрощаться. Потом миссис Феттерс похлопала Сабину по руке – точно двоюродная тетушка или добрая учительница. Гости вылезли из машины и помахали Сабине рукой. Та дождалась, пока они благополучно войдут в двери отеля, нажала на газ, и БМВ пулей вылетел с парковки.

Семья Парсифаля, его мать и сестра, – а Сабина не пригласила их переночевать в гостевых комнатах, не угостила ничем из переполненного снедью холодильника. Неужто нельзя было проявить хоть капельку любезности? Она ловко перестроилась на первую полосу. Поймай-ка теперь ее! Попробуй-ка обвести вокруг пальца! Сабина нажала кнопку и опустила стекло в окне, позволив ветру трепать волосы. В такие вечера трасса превращалась в экстремальный аттракцион – хорошая проверка нервов и водительских навыков. Иногда только необходимость следить за дорогой не давала Сабине закрыть глаза. Надо думать, Парсифаль не осудил бы ее за то, что позволила его матери и сестре остановиться в отеле; в конце концов, собственных его чувств к родным хватило на то, чтобы оставить им немного денег, но на то, чтобы сообщить им свой адрес, – не хватило. Такая холодность не могла быть беспричинной. И пусть причина была Сабине неведома, она всецело доверяла Парсифалю. Что-то в его семье было неладно, а что – ее не касается, она тут ни при чем. Когда Сабина через «Колдуотер-Каньон» выехала из Малхолланд-драйв, было уже темно. Легче всего ей было сливаться с Лос-Анджелесом в те часы, когда он превращался в море огней.

Феттерсы могли бы сослужить Сабине неплохую службу. Ведь она получила бы ответы на столько вопросов, заполнила бы столько зияющих черных дыр, улучив момент и спросив: но почему же, миссис Феттерс, вы за все эти годы ни разу не поговорили с сыном? И почему вдруг так заинтересовались им теперь? Но откровенность надо заслужить. Для нее требуется доверительность и время, и хотя последнего у Сабины было хоть отбавляй, сил на первое не хватало. Люди утомляли ее. И то, как легко и непринужденно им удается общаться между собой, лишь расстраивало.

Дома Сабина достала лотки с едой, взяла тарелку. Нарезала салат для Кроля, поставила на пол и принялась постукивать ногой, пока из коридора не раздалось тихое «шлеп-шлеп». Какой смысл во всем, если нельзя рассказать Парсифалю? Как бы Сабина хотела, чтобы он ждал ее за столом, накрытым к завтраку! Она бы все ему выложила – и про аэропорт, и про Джонни Карсона. Он бы в жизни не поверил, что его мать хранит запись шоу Джонни Карсона. Мысленно она рассказала ему и про поездку на кладбище, как сдержанно вела себя Берти и как без умолку болтала его мать на могиле. Рассказала ему о том, как они осматривали дом – словно Парсифаль прятался где-то рядом. Двадцать два года Сабина рассказывала все одному-единственному человеку, так что жизнь и рассказы стали неотделимы друг от друга. Теперь же она словно существовала лишь наполовину – жила, но не могла облечь прожитое в форму.

– Не хочу превратиться в старуху, разговаривающую с кроликом, – сказала она усердно жующему зверьку. Тот даже головы не поднял.

Вечером, сидя в мастерской, она вырезала из пенопласта холм, стараясь, чтобы склоны были покатыми, и думала о Феттерсах. Вспоминала бледные руки Берти, кольцо с крошечным брильянтом. Кто надел его девушке на палец? Думала ли она о брате, которого не помнила? Была бы ее жизнь иной, не покинь Парсифаль семью? Миссис Феттерс не производила впечатления плохой матери – стоило только вспомнить, как говорила она с сыном на его могиле. Она казалась человеком прямым. И явно гордилась сыном, даже умершим. А что смогут они узнать и понять здесь, в Лос-Анджелесе? Уедут ли они завтра? Или снова поедут в Форест-Лоун? Или отправятся бродить по городу, по улицам, заходить на которые им не следует, пытаясь понять что-то, что им, возможно, не дано увидеть?